Палач - [5]

– Откуда вы вообще знаете про Нэнси? – маман заметно напряглась.

Дядя Альфред победоносно сложил руки на груди.

– Мы знаем все о жителях нашего города, – дядя подошел ко мне и потрепал волосы на моей макушке. – Красивый у нее Поток, правда? – он подмигнул мне.

Лучше бы он тогда забрал меня из дома. К сожалению, сейчас я уверена, что Альфред прекрасно понимал это еще тогда. Однако Уставом запрещалось изолировать детей с высшим метафизическим уровнем. Мы должны были расти в условиях социальной интеграции. Так они это объясняли. По факту все это было сделано для того, чтобы первыми нашими подопытными стали наши близкие. Чтобы мы научились жить в мире, где близких людей вообще не существует. Хороший способ искалечить психику будущих «марионеток». А другого и не требовалось.

– А остальные? – спросил Альфреда отец. – Если соседи узнают… Или на работе… Или в детском саду? Что будет с нами?

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого не произошло, – Альфред подмигнул папе. – Если все возможное сделаете и вы, – добавил он.

– И что мы должны сделать?

Я вроде как не должна их ни в чем винить, ведь страх перед такими, как я, внушало им общество. Но все же они были моими родителями, и я любила их – самых близких мне людей. А по факту оказалось, что единственным моим родителем стал дядя Альфред – куратор и наставник, палач, который никогда меня не боялся.

***

Каждое воскресенье боголюбивые жители города Р. приводили своих отпрысков в воскресную школу. Наша воскресная школа находилась в самом Т. Пока братья и сестра прилежно заучивали правила поведения с такими, как я, и получали психологическую поддержку от таких же несчастных братьев и сестер других «исчадий ада», мы, то есть «исчадия», занимались со своими кураторами в подвальных помещениях огромного Собора, выстроенного, конечно же, на деньги райотов. В другие дни наша семья ничем не отличалась от обычных семей городка Р. Детский сад сменила младшая школа, затем настал черед средних классов. Альфред запрещал мне заводить друзей среди сверстников. Я боялась Альфреда, поэтому любые попытки сверстников подружиться со мной пресекала на корню. Пока Роуз и остальные девчонки весело проводили время после занятий, я корпела над книгами и скакала между пространствами в подвале нашего дома. А чем мне еще было заняться, если друзей у меня не было? Помню как-то наплевала я на правила и зарегистрировалась в одной из социальных сетей. Мой аккаунт просуществовал ровно полтора часа, после чего в доме вырубилась сеть. Дядя Альфред нанес внеплановый визит и популярно объяснил мне, что Устав нарушать нельзя. Так на моем плече появился рубец. Невидимый глазу обычных людей, он стал первым боевым украшением в моей жизни. К сожалению, не последним. Время шло, «социальная адаптация» с треском проваливалась. В школе меня считали «долбанутой заточкой», дома меня попросту боялись.

– Мама, я хочу сделать короткую стрижку, – попросила я как-то поутру за завтраком.

– Если Альфред одобрит, можешь подстричься, – натянуто улыбнулась маман.

– Вот только не надо копировать! – Роуз потрепала отросшую челку и скривилась. – Мама, я не хочу, чтобы она копировала меня!

– Я не буду тебя копировать! – возмутилась я. – Больно надо!

– А чего тогда стрижку сделать хочешь?

– Сейчас модно, вроде как… – промямлила я.

Роуз, выпучив глаза, смотрела на меня. Братья хмыкнули, но промолчали. Отец сделал вид, что его это не касается. Осталась одна маман, которая в ужасе изрекла:

– Ты не должна привлекать внимание! Так гласит Устав!

– Я и так его не привлекаю, – вздохнула я. – Одежду, которую одобряет Альфред, давно никто не носит. Я выгляжу как пугало!

– А хочешь выглядеть как настоящая модница? – не поняла маман.

– Хочу выглядеть как все. Чтобы не выделяться.

– Обсуди это с Альфредом, – наконец, встрял отец.

– Если все решает Альфред, зачем вы вообще нужны?

Родители онемели от такой наглости. Роуз многозначительно покачала головой. Братья насупились.

– Что ты себе позволяешь? – возмутилась мать и встала из-за стола. – Думаешь, если мы послушники, нас можно оскорблять?

– Илона, успокойся, – пытался сгладить отец.

– Смотри на меня, когда я с тобой говорю! – маман дернула меня за плечо.

– Илона, сядь на место.

– Ты, – шипела маман, – живешь в нашем доме, ешь и одеваешься за наш счет. Мы – твои родители и несем за тебя ответственность. Хочешь пойти на улицу? Хочешь, чтобы все в округе узнали, кто ты такая? Давай! – маман указала рукой на дверь. – Иди! Живи как хочешь! Стригись, как хочешь! Не соблюдай Устав! Они сотрут тебя в порошок, как и всех нас! Хочешь быть взрослой? Научись отвечать за свои поступки. Давай! Иди! Проваливай на улицу!

Помню, как больно мне было это слышать. Как пальцы сами собой сжались в кулак. Ноги матери подкосились, и она рухнула на пол. Отец закричал. Роуз и братья бросились на меня. Поук разбил бутылку о мой затылок. Рана заживала две недели. Альфред ввел домашний арест на три недели. Радовало только одно: чтобы заклеить рану на затылке, мне сбрили часть волос на голове. Потому Альфред попросил родителей коротко остричь мою шевелюру, но не по моде, как стрижка Роуз, а под три миллиметра, как у отбывающих срок заключенных.