Палач, или Аббатство виноградарей - [2]

. — Жан хохотнул при мысли, что кто-то взялся измерять лотом глубину озераnote 6. — Да, он смело мчался к берегу — а в смелости ему не откажешь!

— И он пристал посреди плотов у большой площади?

— Мосье не угадал. Он врезался носом в мол; тщетно на следующий день искал он отломившуюся часть судна, а ведь она была побольше уключины. С таким же успехом он мог бы измерять лотом небеса!

— Но ведь у озера есть дно?

— Прошу прощения, мосье, — у озера нет дна. Море может иметь дно, но наше озеро дна не имеет.

Спорить не стоило.

Мосье Деклу заговорил о переменах, которые ему довелось пережить. Он помнил времена, когда Во был провинцией Берна. Рассуждения его были обдуманны, и им никак нельзя было отказать в здравом смысле. Они сводились к следующему: единоличный правитель заботится о себе и своих прихлебателях; при правлении меньшинства мы имеем нескольких хозяев вместо одного (честный Жан, прибегнув к лицемерной поговорке богатых, умело обратил ее против них самих), и всех надо кормить и обслуживать; а при правлении большинства, даже несправедливом, злоупотребления сведены к минимуму. Жан допускал, что народ можно легко обманывать, но не думал, что это возможно там, где у простых людей имеется собственный орган власти. На этот счет американец был полностью согласен с жителем кантона Во.

Переход от политики к поэзии показался естественным, поскольку значительную долю как одной, так и другой составляет вымысел. Говоря о горах, мосье Деклу выказал себя истинным швейцарцем. Он красноречиво разглагольствовал об их величественном виде и высоте, о ледниках, о бурях на озере. Как человек, никогда не покидавший родные края, он был искренне уверен в их превосходстве над другими странами. Лодочник подробно описывал великолепие Аббатства виноградарей, с увлечением истинного старожила рассказывал о празднествах в Веве и весьма одобрял политику государства, способного устроить подобного рода fetenote 7 в самые короткие сроки. Словом, в течение месяца наши два философа успели перебрать и обсудить все, что имеется интересного в мире.

Американец был не из тех, кто пропускает мимо ушей рассказы старожилов. Часами сиживал он в лодке Жана Деклу, любуясь горами, или следя за ленивым парусником, или размышляя над крупицами мудрости, которыми его одаривал собеседник. По одну сторону обзор ограничивала гора Велан, соседствующая со знаменитым Сен-Бернарским перевалом; по другую расстилались веселые поля, окружавшие Женеву. Посредине же помещалась величественнейшая из картин, когда-либо созданных природой; и путешественник задумывался о страстях и деяниях, протекавших на этой сцене. Воображение, придя ему на помощь, рисовало эпизоды из жизни людей, обитавших посреди этих величественных гор, и раскрывало вечные побуждения человеческих сердец, откликавшихся на ощутимое присутствие Творца. Он размышлял над сходством, существующим меж неодушевленной природой и нашим изменчивым бытием; об ужасающей смеси добра и зла, которую представляет человеческая натура; о том, как добрые вдруг покоряются дьяволу, тогда как злые, по Божией милости, улавливают в душе вечное торжество справедливости; о скрываемых за фасадами политических механизмов бурях, что делают нашу жизнь подобной дремлющему озеру: оно спокойно, пока не налетят ветра и не примутся с яростью хлестать его; о силе предрассудков; о бессмысленности и непостоянстве всех долго вынашиваемых убеждений; и о странной, непостижимой, непреодолимой melangenote 8 противоречий, ошибок, истин и заблуждений, которую в итоге являет наша жизнь.

Последующие страницы — плод мечтаний путешественника. Рассудительный читатель сам выведет мораль.

Один уважаемый английский автор заметил: «Любая страница человеческой жизни достойна прочтения; мудрость поучительна; веселость развлекает; глядя на опрометчивость, мы понимаем, чего следует избегать; а нелепица излечивает скуку».

ГЛАВА I

С зарей я в путь пустился; легкий бриз

Чуть воду волновал…

Роджерс

Ясным утром, в пору заката года, — как поэтически называют осень у нас на родине, — прекрасный, быстроходный баркnote 9 (на всем озере не сыскать было лучшего судна) причалил к пристани Женевы — древнего, исторического городаnote 10, готовый к отплытию в кантон Во. Барк этот именовался «Винкельрид» — в честь Арнольда Винкельридаnote 11, отдавшего жизнь ради блага своей страны и по праву занявшего место среди героев, правдивые предания о которых дошли до наших дней. Судно спустили на воду в начале лета, и верхушка фок-мачтыnote 12 все еще была украшена ветками хвойных деревьев, с бантами и цветными лентами — подарок приятельниц капитана, в залог успешного плавания. Кто будет спорить с тем, что в наш век, с использованием пара и увеличением, из-за отсутствия войн, числа безработных моряков всех национальностей, навигация на озерах Италии и Швейцарии несколько улучшилась; однако нравы и обычаи тех, кому ремесло моряка помогает добывать хлеб насущный, почти совсем не переменились. У «Винкельрида» были две низкие мачты, причем передняя из них была сильно наклонена, гибкие и замысловато подвешенные наклонные реи, легкие латинские треугольные паруса, выдвижные сходни, плавно скошенная корма, высокий и острый нос. Барк походил на все те красивые, классические парусники, которые мы привыкли видеть на старинных картинах и гравюрах. Позолоченный шар поблескивал на верхушке каждой из мачт, чтобы паруса не ставились выше тонких, хорошо уравновешенных реев; и над одной из них увядал букет из хвойных веток, тогда как яркие банты и ленты трепетали и развевались на свежем западном ветру. Барк был достоин своего украшения — просторный, удобный, и — согласно требованиям навигации — с хорошо обтекаемым корпусом. Фрахт