Палач - [91]

Джеймс не успел ответить, а она уже продолжала.

— Я знаю, что произошло, но речь не об этом. Вы, приехали, и я понимаю, почему. Вы серьёзно увлечены Оксаной, я чувствую. У нашей семьи есть дар. Мы чувствуем настроения людей, их энергетику, и способны как отнимать, так и дарить. Вчера вы испытали и первое, и второе.

— Я приехал с Оксаной, потому что она дорога мне, — подтвердил Джеймс, не задумываясь, — но я не представляю, что ответить на вашу откровенность.

Он в самом деле не знал, что сказать. Сейчас ему на руку сыграла растерянность по поводу её искренности. Наталью явно смутила бы прозрачная лёгкость, с которой он отнесся к рассказу о столь необычном даре. Она не просила его поверить и не собиралась убеждать, но для любого человека такое — из ряда вон.

— Говорите, что считаете нужным. Все, что мне надо, я услышала и увидела.

— Мне нечего добавить. Главное я уже сказал.

— Главное, но не всё. Если хотите оставаться рядом с Оксаной, разберитесь с тем, что мешает вам жить, Семен, — на мгновение ему показалось, что Наталья знает и о Палаче, и о смерти Хилари. — Разберитесь как можно скорее, потому что если вы не отпустите своё прошлое, вам придется отпустить её. Иначе оно сведет вас с ума.

Джеймс замер. Со дня знакомства с Оксаной его постоянно накрывало волнами прошлого, а после визита Александры сбило с ног и потащило по острым подводным камням, не позволяя вырваться на поверхность или вдохнуть. Он всё гадал, почему запертые внутри воспоминания лезут, как демоны из адского пламени.

— У меня к вам ещё одна просьба, Семен. Простите Сашу.

— Я не держу на неё зла.

— Ещё как держите, — Наталья посмотрела прямо в глаза, и он понял, что себя проще обмануть, чем её. — Оксана не рассказывала вам о матери?

Он покачал головой.

— Саша обожала её. Маленькая девочка, весь мир которой замкнулся на маме. В нашем роду с привязанностями между родителями и детьми сложно, но Лена была другой. Она очень любила Сашу и проводила с ней почти всё своё время. А после встретила отца Оксаны. Она решилась на второго ребенка, зная, что это может её убить, — голос Натальи сейчас казался Джеймсу безжизненным и тусклым, ему вдруг стало холодно, — она угасла быстро. Я ничего не смогла сделать. Все это время Саша просилась к ней и плакала, но мы её не пускали. Однажды не уследили. Когда я вбежала в комнату, я нашла двух умирающих: Саша делилась жизнью с матерью. Тогда я подумала, что потеряю их обеих, но Саша выбралась. Она долго болела, а когда впервые вышла из комнаты — похудевшая, с отрешенным взглядом — передо мной была уже совсем другая девочка. Она закрыла в себе все, что причиняло боль, и долгие годы тщетно пыталась возненавидеть сестру, хотя ближе человека у неё нет. Саша за Оксану готова умереть, хотя никогда в этом не признается. Понимаю, что её это не оправдывает, но все же. Постарайтесь простить.

Джеймс молчал, пораженный её откровенностью. Он ожидал чего угодно, но только не истории семейной трагедии, о которой ничего не говорила даже Оксана. Знать, что ты косвенно виновата в смерти матери — не самое лёгкое переживание. Каково держать это в себе долгие годы? Он с трудом подавил порыв подняться наверх, обнять Оксану и прижать к себе.

Какое-то время Наталья молчала, закусив губу, а потом поднялась.

— Пойдемте на кухню, Семен. Подождем, пока девочки помирятся. Заодно и на стол накроем.

Она больше не заговаривала ни про дар своей семьи, ни о том, что произошло. Когда Оксана с Александрой спустились вниз — по всей видимости, заключив временное перемирие, Джеймс закончил раскладывать на столе приборы.

Наталья по-прежнему оставалась для него загадкой. Она общалась с ним, как со старым знакомым: на равных, доброжелательно, но о её истинном отношении он мог разве что догадываться.

Обед на даче оказался более вкусным, чем бутерброды и остывший кофе, которые они с Оксаной запихнули в себя по пути. Запеканка с фруктами и оладьи с джемом, ароматный, душистый чай, густые сливки.

Александра вела себя так, словно Джеймс был пустым местом. На сей раз игнорировала его изящнее, без позерства, но после рассказа Натальи он не смог бы ответить ей тем же, даже если бы захотел.

После завтрака Александра сразу уехала, а Оксана ненадолго уединилась с тётей. Джеймс вышел на улицу и подошел к вольеру. Дремавший пёс вскочил, ощерился и угрожающе зарычал. Джеймс смотрел на него, а вспоминал волка. Быстрый бросок и кровь на снегу.

«Я убивал твоих диких братьев, приятель, — подумал Джеймс, не отводя взгляда и видя, как у пса на загривке встает шерсть, неосознанно шагнул ближе к вольеру, — и своих тоже. Я опасен, а не они. Но ты это и так знаешь.»

Он знал, и поэтому снова бросился на сетку. Содрогнувшись, жалобно лязгнула сталь, но Джеймс не пошевелился.

— Ганник, фу! — скомандовала Оксана с крыльца. Она тоже подошла к вольеру и встала рядом с Джеймсом. — А ну, прекращай ругаться, — ласково произнесла она. — Я его обожаю, но хозяйкой Ганнибал признает только тётю. Поедем обратно?

Пёс затих, но продолжал ходить по вольеру взад-вперед до тех пор, пока они не вышли за ворота. Джеймс понял, что больше не испытывает злости в отношении сестрицы Оксаны. Когда его мир на полной скорости столкнулся с миром измененных, это надолго выбило его из колеи и ввергло в пучину злобы. Джеймс хорошо помнил себя после промывки мозгов кровососом: растерянность, недоумение на грани помешательства, ненависть. То, что сотворила Александра, не сильно отличалось, но он сумел это отпустить. Не потому, что рассказала Наталья, а из-за той, что шла рядом. Важнее было то, что сделала для него Оксана.