Палач. Да прольется кровь - [11]

– Мартина, ты для меня так драгоценна… Что бы я делала без тебя?

– Вы для меня, конечно, еще более драгоценны, мадам. Что бы со мной без вас стало? Мне страшно даже думать о таком.

И она шепотом добавила, причем совершенно искренне:

– Мадам, я старуха, у которой нет ни единого су и нет другой семьи, кроме вас. О, я знаю, что скверно служу вам. Вы такая прекрасная, такая благородная дама… Другие бы меня давно уже прогнали – и не испытывали бы никаких угрызений совести, не подумав о том, что мне осталось только побираться на паперти. Вы не думайте, мне самой все это прекрасно известно.

– Ну что ты, моя хорошая… Кроме моей дочери, ты единственная, на кого я могу рассчитывать. И ты тоже не думай, будто я об этом не знаю. Распорядись, чтобы приготовили легкую повозку, Ножан находится в добром лье отсюда. Ты отправишься туда под предлогом, будто я послала тебя за покупками. Впрочем, чтобы не возбуждать чужого любопытства, купи там каких-нибудь безделушек, что сама выберешь. Возьми дюжину серебряных денье из коробки, там, на столе. Угости стаканчиком вина кого-нибудь в тавернах, которые посещает этот глупец Эсташ. Мне этот тупой хлыщ всегда был решительно невыносим! Ах, если бы у него не было столько денег… Бедная моя Агнес вынуждена терпеть рядом это ничтожество. Он даже в постели ни на что толком не способен!

– Я помогу вам одеться и поспешу в Ножан.

Неожиданно баронесса-мать забеспокоилась:

– А что, если Эсташ увидит тебя там, если вы с ним случайно столкнетесь?

– Месье Эсташ? – переспросила служанка, хитро улыбаясь. – Вы оказываете слишком много чести его уму, если думаете, что он на такое способен. Я для него не более чем мебель.

Баронессе-матери даже не пришло в голову посоветовать Мартине держать язык за зубами. Она была уверена, что та не проговорится даже под пыткой.

4

Крепость Лувр, ноябрь 1305 года

Этим серым и промозглым утром крепость Лувр, «толстая башня», казалась еще более зловещей, чем обычно. Мощная и тяжеловесная, она возвышалась за границей Парижа неподалеку от моста Мельников. Вопреки плану Людовика Святого[34], согласно которому Дворец правительства должен был быть создан на острове Ситэ, в этой башне сконцентрировались учреждения государственной власти, такие как государственная канцелярия, финансы и сокровищница. Мечтой покойного короля было заменить построенный Филиппом II Августом, своим дедом, донжон из темного камня, стены которого круглый год сочатся сыростью. Но из-за отсутствия денег работы постоянно откладывались.

Однако мессиру Гийому де Ногарэ, советнику короля Филиппа Красивого, здесь было как нельзя более уютно. Толстая башня стала его владением. Он чувствовал себя как медведь в берлоге. Впрочем, что видел от своего окружения «печальный крот», которому это уничижительное прозвище было дано многочисленными тайными клеветниками? Король, Государство и Церковь – вот что имело значение для бывшего легиста, который, в сущности, и управлял государством из своего холодного неуютного логова. Ему были совершенно безразличны приближенные короля, фавориты, которые суетились, строили козни, чтобы откусить кусочек от пирога, именуемого Францией, – земли, состояния, влияние на короля. Эти будут ползать на брюхе перед любым, кто предложит им хоть крохотную привилегию. Пусть они упиваются своими ухищрениями. Не стоящие внимания мелкие сошки. Их заранее тревожили любые смены настроения суверена или расчеты крупных баронов и особенно монсеньора Карла де Валуа – единственного родного брата короля, к которому тот демонстрировал особенную нежность; с точки зрения Гийома де Ногарэ, даже чрезмерную.

Валуа воплощал в себе все, что презирал Ногарэ. Особенно его финансовые притязания, которым не было ни конца ни края. Он легко путал государственную сокровищницу со своим собственным карманом. Советник больше не считал расходов и особенно утечки денег в ливрах[35], которыми оплачивались мечты о власти монсеньора де Валуа или его армии.

На самом деле он не любил брата короля, этого ничтожного фата, хотя и, несомненно, храброго в сражении. По примеру прочих крупных баронов Карл жил на широкую ногу и разбазаривал деньги тех, кто зарабатывал их тяжелым трудом. До Ногарэ доходили сведения о голодных мятежах, которые начали происходить в деревнях. Но в глазах королевского советника главным была верность Валуа своему брату. Расстроить по нескольку заговоров в месяц!..

Советник поднес к своему изможденному лицу руки с длинными костлявыми пальцами. Он казался столетним стариком – во всяком случае, не меньше тридцати пяти лет[36]. Маленький, хрупкий, с сухой желтоватой кожей, мессир де Ногарэ, несмотря на это, производил впечатление. Причиной этому были огромная власть и глубокий изощренный ум, вдобавок к которому этот человек обладал бездной секретов – не особенно почетных, а зачастую и очень опасных. Все они скапливались за выпуклым, перечеркнутым глубокой морщиной лбом королевского советника. Очень редко, когда Ногарэ бывал в духе, он забавлялся, несколько раз повторяя собеседнику:

– Дорогой, политика имеет вид полного блюда потрохов. И оно непременно должно попахивать дерьмом. Не слишком сильно, иначе оно станет несъедобным! Моя роль состоит в том, чтобы добавить туда специй.