Палаццо Дарио - [73]

Она с любопытством осмотрела кухонный стол. Рядом с раскрытым сборником кроссвордов лежали scorfari – головы скорпены, толстый угорь величиной с человеческую руку, морской окунь, мидии, кальмары и seppioline – тонкие почти прозрачные каракатицы. Когда не было гостей, Мария с особой страстью отдавалась кулинарному искусству. И теперь она разделывала морского окуня, не вынимая сигареты изо рта.

– Честно говоря, Ванда, он мне не нравится, этот экстрасенс. Только щеки надувает. Тоже мне вице-король собственной персоной, – сказала Мария, вычищая мидию. – Вчера я видела, как он со своим карликовым пинчером вышагивал по Кампо Санта Мария Формоза в мясную лавку на Калле-Лунга. Мясник назвал его «профессором», и Александр купил мясо за 500 000 лир. 500 000 лир! Пришлите мне на дом, сказал. Тутанхамон какой-то!

Мария поставила варить рыбу с морковью и зеленью. В сковороде она обжарила чеснок и лук. Затем обжарила во фритюре мидии и кальмары.

– Все? – спросила Ванда, с нетерпением ожидая, когда рыбный суп наконец-то будет готов.

В руках она вертела бутылочку со светло-желтой жидкостью того же цвета, что и суп.

Не обращая внимания на ее такое нетерпение, Мария вынула куски рыбы из бульона и положила их к мидиям и каракатицам. Затем влила туда стакан белого вина.

– Я все думаю, настоящий ли он.

Она процедила бульон и перелила его в кастрюлю с рыбой и другими дарами моря.

– Пока ничего страшного не стряслось, – ответила Ванда.

– Вот именно, пока, – сказала Мария и положила салфетку из штофной ткани на серебряный поднос.

Радомир смотрел «Формулу-1» по «Евроспорту» и хотел обедать один. Мария откупорила бутылку белого пичо и налила его в большой бокал. Наконец рыбный суп был готов. Мария налила обычную порцию Радомира в глубокую тарелку. Когда она отвернулась, Ванда открыла свою бутылочку. «Это всего лишь натуральная минеральная пищевая добавка», – подумала она и без тени сомнения вылила содержимое флакона в суп Радомира.

Несколько часов спустя Радомир все так же сидел перед телевизором и нашивал канты на очередной костюм. Это был костюм испанского гвардейца XVIl века. Золотой шлем, страусовые перья, красные чулки. Последнее творение Радомира. Ведь следующий карнавал не за горами. Был только конец августа, а он, как одержимый, работал над своей новой коллекцией.

– Я превращаюсь в развалину, – вздохнул он. – Шил всю ночь, как привязанный, и чувствую себя разбитым.

Ванда листала «Gazzettino».

– Завтра я даю ужин, – сказал Радомир, не отрываясь от работы. – Придут историк Алевизе Цорци, супруги Карраро, чета Маркиорелло. Тебе было бы полезно поприсутствовать.

– У меня встреча, извини, – сказала Ванда, продолжая листать «Gazzettino».

– Жаль. Я попросил Марию сварить еще рыбный суп. Сегодня у нее получился не суп, а поэма.

– М-м, – произнесла Ванда.

– Наконец она добавила туда шафран. Наконецто! Я несколько месяцев ей твержу: шафран, шафран, шафран! Рыбный суп без шафрана совсем не рыбный суп! Но ты ведь знаешь, какая Мария упрямая. Наконец-то до нее дошло.

– Конечно. Рыбный суп без шафрана все равно что Венеция без воды, – чуть расстроенно сказала Ванда.

– В последнее время ты часто пропадаешь, – ехидно сказал Радомир.

– Угу, – кивнула Ванда, пытаясь сосредоточиться на некрологах в «Gazzettino».

– Мужчина? – спросил Радомир.

– А кто еще может быть? – удивилась Ванда.

– Опять преувеличиваешь, – продолжал Радомир. – И кто он?

– Ты его знаешь.

– Нет! – воскликнул Радомир и ударил себя в грудь. – Значит, это правда, что о тебе болтают. Моя племянница связалась с гондольером!

– К сожалению, еще не совсем, – спокойно сказала Ванда и отложила «Gazzettino».

– Боже, как это вульгарно!.. С гондольером!..

– А недавно ты сам не мог на него наглядеться, – упрекнула его Ванда. – Примо здесь, Примо там. «Не правда ли, как он элегантен в своей гондоле? Не правда ли, как он грациозно держит весло?»

– На маскараде! – Радомир не изменил тон. – Люди из разных слоев общества хороши на маскараде! И не всегда все нужно понимать буквально. Люди их презирают!

– Он не только гондольер.

– А кто же еще? – язвительно спросил Радомир.

– Он – художник.

Радомир поджал губы.

– Это невыносимо, Ванда, Гондольер с амбициями живописца! Гротеск! И что же он пишет? Дворец дожей маслом? Или акварели рынка Риальто?

– Господи, Радомир, возьми себя в руки.

– Или, может быть, он модернист? Распиливает корову, а потом делает статую в формальдегиде? Или он свой дом синим фломастером разрисовал? Обдирает скелет и насвистывает?

Ванда знала – во всем, что касалось вопросов искусства и литературы, Радомир разделял точку зрения Бенедетто Кроче. Все современное, т. е. все, что было моложе Бодлера, не встречало его одобрения.

– Я вспоминаю биеннале! Помнишь того содомиста, который рядом с Бевилаква ла Маза на площади Св.Марка выставлял фотографии своих непристойностей? Воткнулся головой в коровий зад и назвал композицию «В российской глубинке». Как же, художник! Я этого не выношу!

Он нервно передвигался из стороны в сторону. Наконец, остановившись перед Вандой, он поднял указательный палец.

– Так не пойдет!

– Что не пойдет? – спросила она.