Палаццо Дарио - [46]

А утром, когда нежно-розовое солнце затеплилось над сверкающей венецианской лагуной, он бросился во всемирно известный Большой канал и поплыл к противоположному берегу, к живописной Кампо Сайта Мария делъ Джильо. Там он лег спать в деревянном домике гондольеров. Мучимый совестью, Тито бродил всю ночь по городу, разыскивая его. Когда же он наконец нашел его, Мик был так бледен, что от его темных ресниц на щеки ложились пурпурные тени. Тито сел рядом на корточки и ждал, пока красный утренний свет венецианского неба не осветил и не оживил лицо Мика. Друг никогда не простит его, он знал это. Но вдруг Мик взял его руку движением таким же легким, как взмах крыла венецианского голубя, и открыл глаза.

– Ты тоже веришь, что на Палаццо Дарио лежит проклятие? – спросил он дрожащим голосом.

– Нет, это только слухи, – уверенно ответил Тито.

На самом деле ему вовсе не хватало уверенности в этот момент. Он по-настоящему испугался за своего возлюбленного.

После этой ночи Мику повсюду мерещились призраки. В каждом узком проулке, даже в уютной рюмочной на Рио Сан Тровадо, где он, бывало, выпивал у стойки бокал вина. В каждой комнате Палаццо Дарио он ждал появлений проклятия: не странно ли выглядит теперь дворцовая лестница и не проваливаются ли ее ступени в зияющую бездну? Мик превратился в собственную тень, в свое жалкое подобие, и вскоре его худшие опасения подтвердились. Закончились деньги. Последнее турне рок-оперы не принесло дохода, сбережения истощились. Он не мог заплатить даже верной Марии, которая продолжала каждый день приходить во дворец и поддерживать порядок из неизменного чувства долга.

Как только Мик оказался на мели, его друзей как ветром сдуло. Раньше они толпой штурмовали палаццо, превращая его в импровизированный отель, в котором портье сбивался с ног. Теперь дворец так опустел, что Мик, проходя по коридору, слышал лишь свои шаги. Старинные полы скрипели, когда он медленно шел по коридору piano nobile. Ужас охватывал его. Что это было? Призрак потерянной души или просто тени в piano nobile были темнее и гуще в это время суток? Тито пропадал где-то целыми вечерами. Однажды он сказал, что гулял по живописной набережной Цаттере, когда Мик с упреком спросил его, где он был. Мик тогда долго смотрел на него. Его глаза наполнились слезами. Страшное подозрение не оставляло его. Через несколько дней черные мысли Мика Суинтона подтвердились. Все это время они давили на него, как мраморная плита, и как-то вечером он отправился на прогулку в гондоле по всемирно известному Большому каналу. Когда он вернулся домой и вошел во дворец по мраморной лестнице, его окатила волна странных ощущений. Все словно замерло.

– Buona sera, Мик.

Голос звучал приглушенно. Мик испугался. Голос был знаком. Волосы на его затылке встали дыбом. Луч вечернего солнца освещал изящные мраморные ступени и зайчиком ложился на фигуру человека, поднимавшегося по ним к Мику. Человек был высоким, его волосы блестели глянцевой чернотой, он был такой захватывающей красоты, что у Мика перехватило дыхание. На нем были узкие черные брюки, высокие черные сапоги и рубашка с рюшами. Сквозь него Мик видел изящные мраморные ступени и орнамент на старинном дорогом персидском ковре…

– Думаю, вы узнаете меня, Мик Суинтон, и мне не надо представляться…

Видение остановилось на середине лестницы. Интонация была мелодична и спокойна, голубые, как венецианская лагуна, глаза, казалось, жгли лицо Мика.

– Уверен, вы не забыли еще моего имени.

– Как я мог, – дрогнувшим голосом произнес Мик. – Вы – Фабио делле Фенестрелле.

– О, вы, должно быть, что-то перепутали, – ответило видение. – Я – графиня Бонфили. Я хотела бы проводить Тито, когда он заберет свой чемодан. Он, вероятно, уже сообщил вам, что переезжает ко мне.

И в это время Тито вышел из спальни. В руке он держал тяжелый кожаный чемодан, купленный для него Миком в Милане. Смущенная улыбка играла на его лице.

– Извини, Мик, что ты вот так обо всем узнал. Я думал, будет иначе. Но лучше так.

Мик на глазах у них почернел и камнем упал на мраморную лестницу Палаццо Дарио. Когда Тито наклонился к нему, Мик уже не смог сосредоточить на нем взгляд.

– Я всегда любил тебя, – сказал он слабым голосом. Глаза его закатывались. – Развей мой прах по всемирно известному Большому каналу, – прошептал он.

Жизнь покинула его.

– Прошу тебя, Тито, скорее, – в ужасе воскликнула графиня Бонфили. – Уйдем из этого проклятого места.

Тито ничего не оставалось делать, как предоставить Мика его печальной судьбе. Он осторожно открыл тяжелую дубовую дверь и проскользнул к выходу. Оба, словно тени, скрылись в темноте венецианских сумерек.

Узнав об ужасной кончине Мика, Аня тут же вернулась в свой любимый город-лагуну. Проплывая в элегантном катере-такси мимо моста Риальто, она с болью вспоминала, как Мик до их злосчастного появления в проклятом Палаццо Дарио мечтал только об одном: о магическом сиянии лагуны в начале лета, о живописной Кампо Сан Джиакомо дель Орто в волшебном полуночном свете. За день до ее трагического предательства Мик поделился с нею своей последней волей, и она возвращалась сюда, чтобы исполнить эту его волю, оказать последнюю услугу своей любви. Колокола на Кампаниле пробили полночь, и луна погрузила город в серебряный свет. Аня глубоко вздохнула. Вапоретто первой линии пошел в сторону импозантной церкви Санта Мария делла Салюте. Когда они поравнялись с Палаццо Дарио, мягкий свет ложился на его бледный истрийский мрамор, по-праздничному подсвечивая его. Аня сняла крышку с дорого украшенной урны и высыпала прах Мика Суинтона во всемирно известный Большой канал. Ее руки дрожали, поэтому она крепко обхватила урну. Неожиданно поднялся ветер. Он поднял прах Мика Суинтона и пронес его как звездный дождь над головой Ани и пассажиров, стоявших рядом с ней.