Пакс - [5]
Триста миль. Но если срезать по прямой, то миль сто можно сразу откинуть, остаётся около двухсот. Если он будет проходить хотя бы по тридцать миль в день, дойдёт за неделю, даже раньше.
Они оставили Пакса в начале подъездной дороги, которая вела к развалинам старой верёвочной фабрики. Питер сам настоял на том, чтобы они свернули на эту дорогу. Пакс ведь не знает, что машины — это опасно, а этой дорогой уже давно никто не пользуется, и вокруг только леса и поля. Он вернётся, и Пакс будет его там ждать. Через семь дней. Питер не позволил себе думать о том, что может случиться за эти семь дней с ручным лисом. Нет, Пакс будет ждать его на обочине, там же, где они его оставили. Он, конечно, будет голоден и, может быть, напуган, но с ним всё будет в порядке. Питер заберёт его домой. Они будут жить дома. И тогда уже никто не заставит его уехать — пусть только попробуют. Вот это будет правильный поступок.
Питер и Пакс. Неразлучники. Нет, не так. Неразлучимы.
Он ещё раз оглядел комнату. Хотелось поскорее выскочить из дома и бежать, но Питер удерживал себя: сейчас важно ничего не упустить. Постель. Он откинул одеяло, смял простыню и побил подушку кулаком, чтобы казалось, что на ней спали. Достал из чемодана мамину фотокарточку, которая всегда стояла у него на комоде, — с её последнего дня рождения: мама держит воздушного змея, которого сделал для неё Питер, и улыбается так, будто это самый лучший подарок в её жизни. Питер спрятал фотографию поглубже в рюкзак.
Потом он достал мамины вещи, которые дома лежали у него в нижнем ящике комода. Садовые перчатки, запачканные землёй от последних пересаженных мамой растений; коробка её любимого чая, из которого давно выветрилась вся мята; толстые красно-белые полосатые гольфы, в которых мама ходила зимой. Питер ещё раз потрогал все её вещи, ему хотелось забрать их все домой, где они и должны быть. Но потом он взял только одну, самую маленькую вещицу — золотой браслет, который мама всегда носила не снимая, с эмалевым амулетом-фениксом, — и тоже положил в рюкзак, к фотографии.
И последний взгляд на комнату. На тумбочке Питер увидел свою перчатку-ловушку и бейсбольный мяч и тоже сунул в рюкзак. Перчатка и мяч не тяжёлые, а дома они ему понадобятся. И вообще, он чувствует себя лучше, когда они у него есть.
Питер тихо открыл дверь и прокрался на кухню. Он поставил рюкзак на дубовый стол, включил тусклую подсветку над плитой и стал складывать запасы. Пакетик изюма, пачка печенья, полупустая банка арахисового масла — ради арахисового масла Пакс выскочит из любого укрытия, примчится сломя голову. Несколько палочек волокнистого сыра из холодильника, два апельсина. Он налил в термос воды, отыскал в ящике коробок спичек, завернул в фольгу. Под раковиной его ждали две удачные находки: ролик изоленты и прочные мусорные мешки. Лучше бы брезент, но в крайнем случае и мешки сгодятся — и он застегнул молнию на рюкзаке.
Наконец он выдернул листок из блокнота под телефоном и написал: Дорогой дедушка. Питер смотрел на эти слова с минуту, они выглядели как иностранные. Смял листок и начал заново. Решил выйти пораньше. Не хочу опаздывать в первый день в новой школе. До вечера. Он опять долго разглядывал слова на бумаге, пытался понять, заметно, что их писал преступник, или не очень. Потом добавил ещё: Спасибо за всё. Питер. Отнёс записку на стол, поставил сверху солонку и тихо вышел.
На кирпичной дорожке перед домом он надел куртку, зашнуровал ботинки и оглянулся. Дом у него за спиной стал будто меньше, чем днём, когда они только приехали, — будто уже отодвинулся в прошлое. По ту сторону улицы вдоль горизонта бежали облака, из них внезапно вынырнул полумесяц, осветил дорогу.
Глава 3
Паксу было голодно и холодно, но разбудило его не это: он почувствовал, что ему требуется укрытие. Он моргнул и заворочался, отодвигаясь поглубже назад. Он думал, что у него за спиной надёжные прутья его загородки, но прутья вдруг изогнулись и ломко захрустели. Оглянувшись, он увидел сухие стебли молочая, под которые он втиснулся несколько часов назад.
Он полаял — позвал Питера, но тут же вспомнил: его мальчик уехал.
Пакс не привык быть один. Их было четверо в помёте, когда он родился, и вместе им было тепло, но потом исчез отец — ещё до того, как щенки узнали его запах, — а однажды утром, вскоре после отца, мать тоже не вернулась домой. Друг за дружкой умерли его братья и сестра, стало холодно, и в остывающем логове билось одно только его сердце, всё тише и тише — пока не появился мальчик, Питер, и не взял его на руки.
С тех пор, если его мальчик куда-то уходил, Пакс метался по своей загородке взад-вперёд до самого его возвращения. А вечером он всегда скулил и просился в дом, потому что там было слышно дыхание его людей.
Пакс любил своего мальчика; больше того, он чувствовал ответственность за Питера, знал, что он должен его защищать. Он страдал, когда не мог защищать Питера.
Пакс отряхнулся от капель ночного дождя и, даже не потянувшись и не размяв затёкшие мышцы, побежал к дороге. Он напряжённо искал запах мальчика.
Он не находил его — ночные ветры очистили землю от всех вчерашних следов. Но среди сотен новых запахов, поднятых лёгким утренним ветерком, Пакс поймал один, напомнивший ему о мальчике: жёлуди. Питер часто зачерпывал горсть желудей и высыпал их на спину Паксу — и смеялся, когда Пакс сначала стряхивал их с себя, а потом разгрызал, чтобы добраться до серединки. Знакомый запах манил, и лис свернул к нему.
