Падение великого фетишизма ; Вера и наука - [81]
Из приведенных мест, а также из других, которых я, щадя время читателя, не цитирую, с очевидностью явствует:
1) что Плеханов сторонник всеобщего психо-физического параллелизма, т. е. учения о том, что все материальные явления неразрывно связаны с психическими, различных степеней сложности, что психика присуща материи вообще;
2) что Плеханов считает эту точку зрения принадлежащей Спинозе, и такое же точно понимание Спинозы приписывает Энгельсу.
Разбирать, насколько по существу правильна эта «панпсихическая» теория, мне теперь не приходится: ведь мы заняты, по инициативе Вл. Ильина и Плеханова, «высшими» вопросами о философской учености и невежестве. Поэтому дело у нас будет идти о другом: действительно ли воззрения Спинозы таковы, как полагает — притом не только за себя, но и за Энгельса, и даже за Маркса — наш отечественный спинозист Г. Плеханов?
Что такое «психические явления»? Прежде всего ощущения, восприятия, представления, разумеется, т. е. образы вещей или элементы таких образов. Что же, это и есть то мышление (cogitatio или «mens»), о котором говорит Спиноза, сопоставляя его с протяжением? Ничего подобного. Сам Спиноза энергично и решительно протестовал против подобного смешения, точно предчувствовал «спинозизм» Плеханова.
Во II книге своей «Этики», в ее последнем обширном схолиуме Спиноза писал:
«Прежде всего я обращаю внимание читателей на то, чтобы они старательно отличали идею или понятие разума (mentis conceptum) от образов представления (imagines rerum quae imaginantur)». Дальше он говорит о различии между идеями и словами, а затем разъясняет подробнее первое различие:
«Те, которые полагают, что идеи сводятся к образам, возникающим в нас из воздействия со стороны тел (corporum occursu), те неизбежно приходят к выводу, что идеи тех вещей, подобного которым образа мы не в состоянии воспроизвести, вовсе не идеи, а только фикции, создаваемые нами произвольно. Таким образом, они рассматривают идеи как своего рода безжизненные (mutas, буквально — немые) изображения на картине, и поддаваясь этому предрассудку, не видят того, что идея, поскольку она есть идея, заключает в себе утверждение или отрицание … Но от этих предрассудков легко отделаться, если мы обратим внимание на природу мышления, которая ни в какой мере не заключает в себе понятия о протяженном, и таким образом отчетливо поймем, что идея, будучи модусом мышления, не состоит ни в образе какой-либо вещи, ни в словах. Ибо сущность слов и образов сознания сводится всецело к материальным движениям (corporeis — „телесным“), которые отнюдь не заключают в себе понятия о мышлении» [55].
Итак, вполне очевидно, что по крайней мере большую часть «психических явлений», именно «образы вещей», т. е. значит, представления и восприятия, Спиноза относит к атрибуту протяжения говоря, что они возникают из столкновения, из взаимодействия тел. Модусы мышления он признает только как утверждение или отрицание чего-либо. Например, «душа» для него — идея живого тела; это значит, что она заключает в себе утверждение жизни этого тела со всеми его свойствами.
Тела и образы для Спинозы — мир протяжения; т. е. сюда относится весь опыт, вся эмпирия в точном значении слова. Следовательно, параллелизм «атрибутов» мышления и протяжения есть идео-эмпирический параллелизм.
А Плеханов приписал Спинозе параллелизм психо-физический. И приписал не только за себя, но и за Энгельса, и за Маркса, которые, вероятно, высоко ценили Спинозу, но несомненно, также его знали, и едва ли могли быть… «спинозистами» в духе Плеханова.
Настоящий специалист знающий Веневитинова и графиню NN. не правда ли? [56].
Не напоминает ли это вам, читатель, другого нашего отечественного «специалиста», который
Таков образец, который избрал для себя, и которому слепо — слишком слепо — старается следовать Вл. Ильин.
Этот «образец» я решаюсь теперь разоблачить до конца, и перехожу к другой его стороне. Г. Плеханов выступает в литературе не только как истинный специалист философии, но также и как профессор литературной этики. Обстоятельства дела таковы.
По вопросу о «вещах в себе» Плеханов, как я уже указывал, колеблется между двумя различными мнениями: то эти вещи никакого вида не имеют, помимо только их действия на наши органы чувств, — то вид у них есть, но мы его знать не можем, ощущения же наши являются как бы его «иероглифами». От этого последнего взгляда Плеханов отрекся в 1905 году, в примечаниях к переводу брошюры Энгельса о Фейербахе, и вернулся к нему в 1906 году, в своем сборнике «Критика наших критиков». В своей полемике я не мог не отметить этой двойственности. У Плеханова это вызвало взрыв благородных чувств. Он утверждает, что я не имел нравственного права цитировать его статью из сборника, вышедшего в 1906 году, — направленную против Конрада Шмидта и озаглавленную «Еще раз материализм».
