Падение в бездну - [30]

И все же бордель у Когосских ворот провел между ними борозду. Днем их отношения были почти нормальными. Однако по пятницам, когда наступал вечер и она поднималась наверх к детям, он тайком выскальзывал из дома и бесшумно возвращался поздней ночью. По молчаливому взаимному согласию их физическая близость прекратилась. Только очень редко Жюмель, движимая скорее жаждой материнства, изо всех сил прижималась к Мишелю, добиваясь проникновения. Дети, казалось, помогали ей заполнить возникшую чувственную пустоту, которая давала о себе знать все ощутимее.

Обычно по ночам вопрос чувственного контакта даже не возникал. Она отправлялась спать, часто беря с собой кого-нибудь из детей. Он всю ночь просиживал в своем кабинете под крышей, не сводя покрасневших глаз с крутящегося кольца, которое разворачивало перед ним картины, одна другой ужаснее. Так продолжалось до тех пор, пока ноги не начинало сводить от боли, и тогда все тело мучительно вздрагивало, предчувствуя неминуемое наступление старости.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как у него за спиной затормозила двуколка. Чей-то приветливый голос вывел его из задумчивости:

— Доктор Нострадамус! Доктор Нострадамус!

Мишель огляделся и понял, где находится. Он был на главной улице квартала Ферейру перед домом Антуана Марка, брата первого консула Паламеда. Антуан Марк управлял экипажем, а рядом с ним сидел аптекарь Франсуа Берар. Он-то и позвал Мишеля. Уже почти стемнело, но свет фонарей позволял ясно различить их лица.

— Мишель, я знаю о вашей ссоре с братом, — взволнованно сказал Франсуа. — Прошу у вас прощения от его имени. Он всегда был грубияном, и это доставляло нашей семье немало неприятностей.

— О, вам вовсе не надо извиняться.

Мишель был раздосадован, что его отвлекли от размышлений, но постарался улыбнуться.

— Инцидент исчерпан, если он действительно имел место. И уж конечно, вы к нему непричастны.

— Хотите, подвезу вас до дома?

— Мой дом в двух шагах.

— Это солидное расстояние для того, кто страдает подагрой.

Мишель почувствовал себя слегка униженным. Конечно, все знали о его болезни, но он предпочитал видеть себя сильным и властным мужчиной, далеким от земных невзгод.

— Спасибо, я прекрасно доберусь сам.

Антуан Марк наклонился к нему.

— Все равно садитесь, доктор. Я ищу вас весь вечер. У меня для вас известие.

— Известие? От кого?

— Он назвался вашим другом, но я ему не очень-то верю. У него такое зловещее, перекошенное лицо… Его зовут доктор Пентадиус.

Дрожь прошла по телу Мишеля. Он почувствовал сильное головокружение и тошноту. Голос сразу осип, хотя и звучал спокойно.

— Спасибо, я сяду в экипаж. Но тут нет места…

— Не беспокойтесь, я выхожу. Я уже дома, — сказал Франсуа Берар.

Аптекарь почти втащил Мишеля на сиденье. Как только он уселся, Антуан Марк тронул поводья. Мишель едва успел распрощаться с Бераром.

— Триполи, где вы встретили Пентадиуса? Он явился к вам в дом?

Триполи было прозвище Антуана Марка, которое он получил за склонность к путешествиям с приключениями. Теперь ему было около пятидесяти, и он оброс жирком, но в молодости побыл и шпионом, и искателем приключений, и повоевал в самых разношерстных войсках. По крайней мере, он сам так утверждал. Жители Салона, южане до мозга костей, слушали его байки разинув рот.

Триполи отрицательно покачал головой.

— Нет, я встретил его на улице. Он остановил свою карету рядом с моей двуколкой. С ним рядом сидела пышнотелая дама под черной вуалью. Когда Пентадиус меня окликнул, я решил, что он обознался, но он назвал меня по имени и оказался знаком с вами.

— И что он вам сказал? — нетерпеливо спросил Мишель.

— Он просил передать вам, что ваш учитель при смерти и находится в каком-то итальянском местечке. Перед смертью он хотел бы вас повидать и попросить у вас прощения.

— А вы не помните, как называется место?

— Нет, я даже у него не спросил. Уж очень у него рожа бандитская. Он говорил о какой-то «гробнице триумвира», которую вы якобы знаете.

Триполи скорчил свирепую гримасу, так хорошо известную во всех тавернах Салона.

— Если бы этот тип попался мне в темном переулке, я бы — вжик-вжик! — распорол ему брюхо шпагой. В Африке и Вест-Индии мне встречались такие типы с бегающими глазками, и я ни одного не оставил в живых.

Мишель не обратил внимания на бахвальство приятеля. Всю оставшуюся дорогу он молчал. У него имелись мысли насчет «гробницы триумвира», вернее, они имелись у Парпалуса, который их нашептал. Надо бы его расспросить. Но он вовсе не собирался ни снова увидеть Ульриха, пусть и при смерти, ни выслушивать его предполагаемые просьбы о прощении.

— Через несколько дней я поеду в Италию, — продолжал Триполи. — По делам консистории Лиона мне надо повидать нашего брата Пьеро Карнесекки. Мы считаем, что настало время вооруженных действий против этих мерзавцев католиков, пока они всех нас не перебили. Пары сотен хорошо обученных гугенотов хватит, чтобы преподать папистам хороший урок. Но мы должны согласовать это с Карнесекки, который основал консисторию и является нашим пастырем.

Эти слова вызвали у Мишеля сильную досаду. Он знал, что Триполи гугенот, да тот никогда этого и не скрывал, словно не понимал, насколько теперь это стало опасным. Природная толерантность провансальцев сильно пошатнулась. И если насилие, царившее в Париже и в Северной Франции, распространится и здесь, то Триполи не спасет ни то, что он брат первого консула, ни то, что он друг графа Танде. Меньше всего Мишелю хотелось, чтобы его втягивали в религиозные конфликты.