Падение Трои - [56]

Увидев впереди ферму, София замедлила шаги. Она не собиралась подходить слишком близко. Ей пока не хотелось, чтобы ее видели.

До нее донесся смех — истерический, дикий смех, полный страдания. Это смеялась безумная женщина.

София шла вперед, словно ее притягивало чужое отчаяние. Стали видны три фигуры во дворе. Подойдя еще ближе, она различила профиль Леонида. Он сидел на земле, рядом с ним, завернувшись в белую простыню или одеяло, стояла женщина. Седые волосы доходили ей до плеч, выражение лица было свирепым, похоже было, что женщину терзают чудовищные мысли. Затем женщина опустилась на колени, и они вдвоем — Леонид и женщина — стали ударять друг друга руками, как собаки лапами.

Зрелище показалось Софии невыносимым. Она продолжала идти вперед, теперь уже быстрыми шагами. Женщина первой ощутила присутствие Софии и зарычала на нее. Леонид обернулся и увидел приближающуюся Софию. Он вскочил на ноги.

— Что это за ужасное существо, Леонид? Что ты здесь делаешь?

Леонид покачал головой и ничего не ответил. Он смотрел на Софию с непонятной жалостью.

— Ответь мне. Что ты делаешь?

— София, это моя мать.

Женщина заверещала, выкрикивая по-русски:

— Мать! Мать! Матушка!

София застыла. И вдруг ей все стало ясно. Она повернулась и побежала изо всех сил, а вслед ей несся смех женщины. Ни разу не остановившись, она добежала до лошади. Торопливо взобралась в седло и галопом ускакала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В то утро, когда София уезжала в Чанаккале, Торнтон проснулся раньше обычного. Едва открыв глаза, он понял, что тайна табличек разгадана. Язык не был греческим и никак не был с ним связан. Торнтону было известно его происхождение.

Он вышел из своего жилища в тот момент, когда Оберманн обнимал на прощание Софию. Торнтон отвернулся. Ему не доставляло удовольствия смотреть, как Оберманн целует жену.

— Вы рано поднялись, мистер Торнтон, — сказал ему Оберманн на обратном пути к раскопу. — Если верить пословице, вас удача ждет.

— У меня просто много работы.

— Таблички захватили вас? Что вы думаете по их поводу? Можно? — Не дожидаясь разрешения, он вошел в дом Торнтона. Увидел лежавшие на столе таблички, взял одну. Стал внимательно рассматривать. — Гомер говорил, что есть язык людей и есть язык богов. Возможно, это как раз язык богов.

— Вряд ли, герр Оберманн, я так не думаю. Это, безусловно, язык людей. — Торнтон с трудом справлялся с охватившим его возбуждением. — Но это не те люди, которых вы воображаете.

— Да? — В тоне Оберманна слышалось пренебрежение.

— Разрешите кое-что показать вам. Видите эти последовательно записанные знаки? Сначала они ничего не значили для меня, но затем я различил семь разных вариантов.

— Семь падежных форм?

— Именно. Это что-нибудь говорит вам?

— Я имею дело с землей и камнем, мистер Торнтон. Мне не уследить за ходом вашей мысли.

— Они идентичны древнему санскриту. А вот это видите? Два этих отдельно стоящих знака можно увидеть в конце многих слов. Думаю, они обозначают время. Я интерпретирую их как уа и tva. Знаете, что это, герр Оберманн?

— Скажите мне.

— Древний санскрит. — Во взгляде Оберманна читалась невозмутимость и любопытство. — Разве вы не понимаете? Троянцы говорили языком древних Вед. Это люди Ригведы и Самаведы.

— Это невозможно, сэр. Противоречит здравому смыслу. Они были греки, а не индийцы.

— Я не сказал, что они индийцы. Они были частью народа, происходившего из Пенджаба и Уттар-Прадеша. Они бесконечно древнее греков. Разве это не потрясает вас? — Оберманн молчал. — Вот свидетельство письменности, существовавшей задолго до появления финикийского или греческого алфавита. Это огромное открытие!

— Ваша интерпретация ошибочна, мистер Торнтон. Это не так. У вас создалось ложное впечатление.

— На каких свидетельствах, сэр, вы основываете свое мнение?

— Это не мнение. Это мое суждение.

— Но ваше так называемое суждение должно быть основано на имеющейся информации.

— На имеющейся информации? Я потратил жизнь и состояние на изучение этого города, мистер Торнтон.

— Это к делу не относится.

— Я день и ночь работал, чтобы открыть для археологии новый мир. Я сделал столько, сколько ни один человек не сделал и не мог сделать.

— Вы говорите только о себе…

— Не прерывайте меня. Отныне Троя будет стоять в веках, пока на земном шаре живут люди. Жителей Трои воспел Гомер и тысяча других поэтов с тех самых пор, как поэты начали слагать стихи. Троянцы всегда были европейцами, а не азиатами. Мысль о том, что они пришли с востока, противоречит здравому смыслу. Неужели мы станем ниспровергать мировую традицию ради вашей теории?

Торнтон, несмотря на все старание сохранять спокойствие, очень рассердился.

— Разрешите мне продемонстрировать вам еще вот это, герр Оберманн. И скажите мне, если это тоже покажется вам моей теорией. — Он взял глиняную табличку с изображением топора и четырех отсеченных голов. — Разве вы не видите, что это жертвы и орудие их умерщвления? Это изображение человеческого жертвоприношения!

Оберманн отвернулся и не стал смотреть.

— Неужели вы думаете, что мне интересна эта чепуха? — Он выхватил у Торнтона табличку и швырнул в угол. — Вы решили уничтожить меня и мою работу! Вас подослали мои враги в Англии, которые не успокоятся, пока не осмеют меня и не заставят замолчать!