Падение Тисима-Ретто - [64]

Первым полковник Кувахара вызвал к себе географа Стульбицкого. Все это время тот жил один в комнате, отведенной для всех русских в первый день их пребывания на острове. Стульбицкого содержали хорошо: он нормально питался, его часто водили на прогулку в сопровождении жандарма, ему приносили японские журналы с фотографиями прелестных женщин. Почесывая бородку, географ улучал минуту и спрашивал у Хаттори:

— А эта особа — кто? Почему она так сфотографирована? А это что за вид?

Подпоручик Хаттори с недоверием относился к Стульбицкому, видя хорошее отношение к нему со стороны подполковника Кувахара. Он в душе считал Стульбицкого глупцом, готовым на предательство, и поэтому был с ним сух и лаконичен.

Стульбицкий явно был заинтригован многими деталями своеобразного быта японцев. Вначале он упорно допытывался, почему его держат отдельно от всех русских, но ему объяснили, что это вызвано чисто техническими условиями: все русские из соображений санитарии содержатся в отдельных комнатах. Он пробовал возражать, просил разрешить ему находиться по соседству хотя бы с Андронниковой, но получил решительный отказ и постепенно успокоился. За ним здесь хорошо ухаживал санитар, и рана его к концу недели пребывания у японцев окончательно зажила.

И вот встреча с подполковником Кувахара. Она поразила Стульбицкого уже тем, что подполковник не пользовался переводчиком. Он, оказывается, неплохо сам владел русским языком, хотя во всех случаях не выговаривал звук „л“, отсутствующий в японской фонетике, а произносил, как „р“.

— Как вы себя чувствуете у нас? — дружелюбно спросил Кувахара, приветливо глядя в оловянные маленькие глаза Стульбицкого. — Как вас кормят, как содержат? Имеете вы жалобы?

— Благодарю вас, все хорошо, — с некоторой чопорностью отвечал географ. — Однако вы хорошо говорите по-русски, — лукаво посмотрел он на подполковника Кувахара. — У меня еще в первый день встречи с вами было такое подозрение, — фамильярно заметил он. — Но скажите, пожалуйста, где же все мои соотечественники? Почему вы лишили меня возможности хотя бы время от времени встречаться с ними?

— Вы должны знать, господин Стульбицкий, улыбался подполковник Кувахара, — что Япония особая страна, больше нет другой такой страны. Наши обычаи не позволяют, чтобы иностранцы, поскольку они находятся у нас, были бы поставлены в стеснительное положение. Ваши соотечественники находятся на другом конце острова, где им предоставлены такие же условия, как и вам.

— А зачем это так, простите?

— Обычай, господин Стульбицкий.

— Не понимаю…

— У нас много непонятного, — улыбался подполковник. — Япония — загадка для всего мира. Разве кто-нибудь поймет японца, который, вспарывает себе живот, чтобы быть счастливым по ту сторону мира? Более благородной нации, чем японская, в мире нельзя найти!

Географ мучительно тер пальцами свой выпуклый лоб и молчал.

— Да, некогда я изучал вашу страну по книгам, — заговорил он наконец, — и должен сказать, что в вашей нации действительно много загадок. Многое мне нравится в японской нации: трудолюбие народа, умение делать все по-своему изящно и замысловато, наконец, особая обаятельность ваших женщин, но… — Стульбицкий, поворошил своими пальчиками жесткую бороду, — но, знаете, много у вас деспотизма. Я не ошибаюсь?

— Да, вы не ошибаетесь, — серьезно сказал Кувахара, — иначе бы мы никогда не заставили чернь повиноваться высшим идеалам нашей священной империи, незыблемый принцип которой складывается из трех единых начал: император, государство, народ. В нашем деспотизме — наше милосердие! — многозначительно поднял он палец. — Однако давайте ближе к делу, как говорят русские. Как вы материально обеспечены на родине?

Стульбицкий непонимающе посмотрел на Кувахара.

— Знаете, неважно, — сказал он, глядя в пол. — Война, голодно было… Но теперь будет лучше, оружия не надо столько производить, в сельское хозяйство будет направлено много техники, вернутся солдаты к труду, и дело пойдет лучше…

— Вы производите на меня хорошее впечатление, — мягко сказал подполковник Кувахара. — Я человек богатый и могу взять вас на полное иждивение, как говорят русские.

— Нет, нет, зачем же, я не соглашусь на это! — замахал руками географ.

— Это не бесплатно, — поднял ладонь Кувахара, — За это вы будете давать нам маленькие сведения. Это по-русски называется „наш агент“.

— Как вы сказали? — У Стульбицкого полезли на лоб глаза. — Вашим шпионом быть? Помилуйте, батенька, да за кого вы меня принимаете? — Он вскочил с кресла, поднял кулаки и потряс ими почти в исступлении. — Я — русский!

Кувахара выхватил из стола пистолет. Видимо, случай с Грибановым сильно потряс его, он пугался теперь и Стульбицкого.

— Приказываю вам сесть! — взвизгнул Кувахара. — Сесть и не двигаться!

— Вы даже пистолетом угрожаете?! — испугался ученый. — Тогда я молчу, молчу… — и покорно сел на прежнее место.

— Вы будете нашим агентом, — жестко проговорил Кувахара. — Мы будем вас пытать и заставим!

Стульбицкий весь сжался, словно ему стало холодно. Видно, только теперь он понял всю глубину своей трагедии: Кувахара играл с ним, как кошка с мышкой. Он весь теперь сник, на Кувахара не поднимал глаз, взгляд его блуждал где-то в пространстве. На лбу выступила холодная испарина.