Падение Софии - [26]

— А потом?

— Потом приду я с чаем, и Софья начнет со мной обычную свою перестрелку… Ступайте же и помните, что вы удивлены и обрадованы.

— Да, — промолвил я, — я точно удивлен.

Глава седьмая

Софья Дмитриевна Думенская ожидала меня, как и докладывал Мурин, в так называемой «малой гостиной» — тесной комнатке, расположенной справа от залы с ситцевыми диванами. Я еще не придумал, как ее использовать, и до сих пор она стояла закрытой. Там имелись софа на низеньких кривых ножках с разбросанными по ней подушками домашней вышивки, табурет и крохотный столик с лампой. На полу лежал круглый коврик домашней же работы, сплетенный из разноцветных веревок.

Софья была в черных облегающих брюках с серебряной вышивкой по бедрам. Сапожки из мягкой кожи, также украшенные серебряными узорами, стояли посреди комнаты на коврике, а сама гостья, босая, вольготно расположилась на софе. Под локоть она подложила подушку, ноги поджала под себя, и по всему было видно, что она не чувствует ни малейшего смущения.

Как мне и помнилось, она была совсем не молода, никак не моложе пятидесяти, с загорелым лицом, исчирканным морщинами. Ее яркие светлые глаза сияли, а губы, сморщенные и сложенные в капризном изгибе, были густо накрашены темной помадой.

Молодой человек, спутник Софьи, которого я также видел с нею в первый день моего приезда, сидел на полу, прислонившись плечом и головой к софе. Госпожа Думенская рассеянно теребила его волосы.

При виде меня оба встрепенулись. Софья вынула руку из волос молодого человека и протянула мне для поцелуя. Я приложился к ее холодной, немного влажной кисти и с трудом удержался от дрожи отвращения.

Она улыбнулась и осторожно прикоснулась пальцем к уголку рта, снимая крохотный свалявшийся кусочек помады.

— Решила не дожидаться, пока вы соблаговолите почтить нас, грешных, своим вниманием и нанесла вам визит первой, — проговорила она. — Что же теперь — считаете вы меня легкомысленной?

— Что вы, Софья Дмитриевна! — воскликнул я. — Я вообще взял себе за правило ничего о человеке, тем более о женщине, не считать, пока он сам себя определенным образом не проявит…

Я сунул руки в карманы домашней куртки, отчего локти мои задрались, и я сделался еще более нелепой фигурой.

Дело в том, что я никак не мог найти для себя места в «малой гостиной». Усесться на табурете перед Софьей означало бы выглядеть чуть ли не просителем. Приткнуться к столику рядом с лампой — эдак небрежно, боком, по-гусарски, как будто при мне имеется сабля, — я боялся: столик выглядел хлипким, и если он подо мной развалится…

Но где же мне устроиться?

На полу?

Рядом с Софьей?

В общем, я продолжал стоять, ощущая себя идиотом и нежеланным гостем в собственном доме.

— Меня многие считают странной, — промолвила, посмеиваясь, Софья Дмитриевна. — Но это-то как раз в нашей глуши обыкновенное дело. Всякий, кто хотя бы немного выделяется из общей массы, несомненно, выглядит странным… А с кем вы уже познакомились из местных жителей?

— С ближайшими соседями, — ответил я дипломатически и, приложив некоторое усилие воли, вынул руки из карманов. — С Вязигиной и Потифаровым. Ну и со Скарятиными, конечно.

— О! — коротко произнесла Софья. Прозвучало это как смешок. — Вот как? Скарятины, Потифаровы? У вас губа не дура — самую пенку с молока сняли.

— Я намеревался писать вам с просьбой принять меня в ближайшие дни, однако обстоятельства вынудили отправиться в Петербург, поэтому… — забормотал я.

Софья негромко засмеялась. Смех у нее был горловой, воркующий. Считается, что женщина таким смехом дает понять, что готова к интимным отношениям. Или, по крайней мере, так считал автор книги «Познать женщину», которую все студенты с моего курса исследовали вдоль и поперек (а двое, именно — Селезнев и Захарьев, даже применили на практике).

Я поскорее сказал:

— Познакомьте меня также со своим…

Тут я поперхнулся, не зная, как характеризовать молодого человека, бывшего при Софье. Из всего, что я слышал прежде, можно было счесть этого «Ха… ха…» не то приживалом, не то любовником Думенской. По крайней мере, именно так утверждала Тамара Игоревна Вязигина.

Софья опять впилась пальцами в шевелюру юноши и, сжав его голову, заставила повернуться к ней.

— Ну, кто же ты? — тихо спросила она. И шепнула: — Покажись!

Он тряхнул волосами, освобождаясь от ее цепких пальцев, и поднялся на ноги, позволяя мне рассматривать себя.

Он был невысоким, явно ниже Софьи, болезненно, неестественно худым. Одно плечо он держал выше другого, пальцы его тонких рук постоянно подергивались. Но хуже всего оказалось вблизи его лицо: грязно-темное, с тонкими, нервно-ассимметричными чертами и почти совершенно белыми глазами. В глазах этих слишком светлая радужка сливалась с белком, а пульсирующий зрачок был совсем крошечным, с булавочную головку.

— Ну же, Харитин, — лениво протянула Софья, которая наблюдала за нами с нескрываемым удовольствием, — назовись.

— Харитин Тангалаки, — проговорил тихий, шепчущий голос.

«Грек! — подумал я с облегчением. — Вот и объяснение его внешности…»

Меня извиняет, полагаю, лишь то, что прежде я никогда не сталкивался с греками.