Падение - [17]

Билл схватился за ноутбук. Уставился в черный экран, тяжело дыша. Он понятия не имел, сколько так сидел, глядя в пустоту. Только стук, с которым за дверью кабины открылся туалет, вывел его из ступора.

Бен скоро вернется.

Когда Бен вышел из туалета, Джо только открывала сливки – на ее темные пальцы прыснули мелкие капли, неизбежные от давления на высоте. Вытерев руки салфеткой, она размешала сливки и сахар и показала на кофейник.

– Кофе остыл, так что я заварила новый. Я уже почти все.

Второй пилот глянул на кабину.

Протоколы FAA и авиакомпании предписывали быстро выйти и быстро зайти, но сегодня FAA здесь не было. Джо ставила на то, что в силу своих молодости и наглости пилот окажется бунтарем, а не педантом, и, к ее облегчению, он действительно небрежно оперся на кухонную стойку.

– Сегодня сходишь на землю? – спросил он.

– Не-а, – ответила Джо. – Завтра в Портленде – обязательно. Но в первую ночь я отрубаюсь и отсыпаюсь. Ты же знаешь, что я замужем уже девятнадцать лет? Можно подумать, уже пора бы привыкнуть спать под его храп.

– Вот еще причина, почему я один.

– Ага. Именно по этой причине, – сказала Джо, глядя, как Бен ищет глазами молодую стюардессу в конце салона. – Живешь далеко от Лос-Анджелеса? – спросила она.

– Нет, в Лонг-Бич.

– О, и я там жила, когда только переехала. А где работал до «Коустал»? Ты здесь уже…

– В январе будет три года, – сказал Бен. – Работал на региональной линии в Буффало. – Он покосился на светящуюся кнопку кофейника.

– Уже вот-вот, – сказала она, подмигнув, и положила одну руку на стойку, а другую – себе на бедро. – Так вот…

И услышала, как на стойке за спиной вибрирует ее телефон.

Билл рассеянно дрыгал ногой. Глядя в окно на симметричные квадраты кукурузных полей внизу, он не моргал почти минуту. В голове так и отдавался крик Кэрри после того, как ее ошпарили кипятком. Непроизвольно всплывали еще более мрачные мысли о том, что может случиться с детьми.

– Твою мать, – пробормотал он и открыл последнее письмо от Сэма.

Достал телефон, свайпнул влево, открыв камеру. Включил видеозапись, выбрал другой объектив, и на экране появилось его лицо. Поднес телефон к ноутбуку, чтобы читать текст, как с телесуфлера. Его изображение на экране тряслось. Глубоко вдохнув, чтобы выровнять камеру, он нажал красную кнопку записи.

Джо налила полную чашку, глядя, как сливки кружат в кофе – как бежевые, темные и светлые цвета сливаются в оттенки коричневого. Отвлекшись на такое рутинное занятие, она только в последний момент заметила, что Бен тянется к телефону, чтобы позвонить Биллу и вернуться в кабину.

Действуя раньше, чем сама успела подумать, Джо плеснула кофе себе на руку, вскрикнув от боли. Чашка выскользнула из пальцев и ударилась о металлическую стойку, кофе залил все вокруг. Джо отскочила от брызг.

– Ох ты ж! – Бен с грохотом вернул трубку на место. – Ты как?

Джо рассмеялась с перекошенным лицом.

– Кроме того, что опозорилась? Живая. – Она потрясла рукой, осмотрела ее под светом. – Ну, кофе у тебя точно был горячий. Милый, не подашь мне бумажные полотенца?

Когда Бен зашел в туалет, она быстро глянула на телефон. Сообщение от Тео. «Почти у дома». Убрав телефон в карман, закусила губу, чтобы скрыть улыбку.

– О, спасибо. – Она взяла полотенца. – Сейчас, только быстренько протру.

Билл смотрел, как на телефоне отсчитываются секунды. Прочистил горло.

– Меня зовут капитан Билл Хоффман, и я виновен, – сказал он в камеру. – Виновен в злоупотреблении доверием, манипуляции и эксплуатации. Виновен в том, что угнетал целый народ, чье единственное желание – независимость и достойная жизнь. Виновен в том, что предал и бросил близкого союзника после того, как тот пожертвовал одиннадцать тысяч солдат ради поражения ИГИЛ[10] – просто потому, что я попросил об этом. Виновен в том, что смотрел сквозь пальцы, когда на невинных гражданских сбрасывали химические бомбы.

По щекам стекал пот. Он вытер лицо.

– Крушение рейса четыре-один-шесть, хаос и смерть – это только бледная тень тех боли и страданий, что несправедливо выпали по моей вине на долю курдов. Сегодня ваши легкие наполнит яд, а ваш разум – паника, когда вы будете задыхаться и просить о спасении, которое не придет. Ваши ноздри наполнит мерзкая вонь разлагающейся плоти, пока ваша здоровая американская кожа будет покрываться волдырями, а плоть – гнить до костей. Воспаленные глаза полезут из глазниц от ужаса, когда вы увидите, как на вашем теле отражаются ваши грехи. Вам не спрятаться за пустыми посулами своих привилегий, и тогда вы поймете, что вы – не особенные. Что и вы тоже умрете. И в последние секунды, полные ужаса, вы вспомните тысячи невинных курдских мужчин, женщин и детей, умерших в тех же мучениях – из-за вас. Из-за вас и вашего невежества. Вашего безразличия. Вашего нежелания отягощаться состраданием. И теперь мы с вами заплатим.

Этой жалкой компенсацией не возместить всю несправедливость, учиненную над курдами, но это лучшее, что я могу сделать. И от лица…

Его голос задрожал.

– …От лица Америки… и от лица своей семьи… я предстаю перед вами с курдской кровью на руках и прошу у курдов прощения, принося в жертву свою жизнь и рейс четыре-один-шесть.