Падение «Морского короля» - [67]

Шрифт
Интервал

Я добрался до разорванной кормовой части и втиснулся в ее сужающиеся рамки, направляясь к тому месту, где она отломилась, едва шире плеч. Я извивался, пробираясь вперед и вверх, не обращая внимание на осколки искореженного металла, впивающиеся мне в голову. Затем моя талия застряла, крепко зажатая набитыми подсумками моей РПС. Я не мог продвинуться дальше. Черт, черт, черт, я не могу пошевелиться, я застрял, паника снова путает мои мысли. Я был зажат сужающимися краями того, что осталось от сломанной хвостовой балки, и не мог пошевелиться, когда вертолет снова сдвинулся с места и начал крениться и скользить назад под волнами. Паника почти овладела мной и угрожала лишить воли к жизни. Затем вспышка ясности. Я подогнал свою собственную РПС именно для такой экстренной ситуации как эта. Инстинкт, отточенный тысячью заученных движений взял верх.

Протянув правую руку вниз, я схватил быстроразъемную стропу, которую вшил в свой сделанный на заказ ремень, в качестве замены стандартной пряжки. Я рывком расстегнул ее, одновременно снимая лямки левой рукой. Если бы я использовал на ремне обычную пряжку, я был бы мертв.

Освободившись от тяжелой РПС, превратившейся в ловушку, которая угрожала помешать моему высвобождению, я протолкнулся через оставшуюся часть хвостовой балки, извиваясь и игнорируя новые порезы, поскольку она продолжала сужаться. Затем в неровной щели показались мои голова и плечи. Фюзеляж застонал и снова сдвинулся подо мной, в последний раз угрожая утянуть меня за собой. Одним огромным, последним усилием, я вывалился из сломанной хвостовой части вертолета и упал с нескольких футов в открытое море.

Глава 26

Я снова вынырнул на поверхность, и на мгновение холод воды почти не имел значения. Я дрыгал ногами, мое тело опускалось вверх и вниз с поднимающейся и опускающейся волной, когда я втягивал наполненный брызгами воздух и хватался за пенопластовое сиденье, плавающее рядом с тем местом, где я вынырнул, чтобы глотнуть воздуха. Это придало мне жизненно важную дополнительную плавучесть, поскольку смертельный, леденящий мышцы холод ледяной воды, начал подтачивать мои силы.

Я думал, что должно быть, я единственный выживший, пока не всплыл на гребне волны и не увидел остальных. В сорока или пятидесяти метрах справа от меня, в темноте, я смог разглядеть группу других плавающих голов. Люди в воде, потерянные для меня в давке, когда мы врезались и перевернулись, но, к счастью, достаточно близко к аварийным выходам. Единственное, что давало им шанс на выживание. Но если у меня было за что держаться, ни на ком из них не было спасательных жилетов.

Толкая впереди свое импровизированное устройство для поддержания плавучести, я направился к ним. Расстояние было меньше двух длин стандартного плавательного бассейна, но плыть по ледяному морю в насквозь промокшей одежде и ботинках, отяжелевших от воды, было чрезвычайно тяжело. Мои ноги чувствовали себя так, будто к ним были прикреплены гири, моя одежда прилипала к моим конечностям, и я заставлял себя продолжать двигаться, медленно продвигаясь по волнам, поднимающимся или опускающимся на 7 или 8 футов. Потом они увидели меня. Голоса окликали меня из темноты, когда я к ним приближался, предлагая поддержку и указывая на их местоположение.

— Эй, дружище, продолжай двигаться, продолжай двигаться.

В воде находилось восемь человек, включая двух пилотов, цеплявшихся за борта спасательной шлюпки, рассчитанной на одного человека. Каждому пилоту выдавалась одна небольшая надувная лодка, в качестве части их спасательных наборов. Они пристегивались к ним одновременно с застегиванием ремней сидений, так что набор для выживания оставался с ними, когда они покидали вертолет в экстренной ситуации, а шлюпка автоматически надувался при соприкосновении с водой.

Там были Джеймс, Алекс и Крис. Крис каким-то образом раздобыл спасательный жилет. Ко мне потянулись руки и подтянули меня ближе к надувной лодке. Я схватился за борта, отпустив сиденье, и обернул одну из строп, свисающих с лодки, вокруг запястья. Помимо пилотов, с нами были также два прикрепленных медика и связист, но Джеймс, Алекс, Крис и я были единственными присутствующими бойцами полка, имеющими право на нашивку.

— Это все? — воскликнул я.

— Думаю, да — сказал Алекс, стуча зубами от холода. — Ты, должно быть, выбрался последним.

Но полномасштабный шок от чудовищности потери, которую мы только что понесли, наступит позже. Единственным императивом сейчас было выжить. Было отчаянно холодно. Пилоты были единственными кто носил «клоунские» костюмы — резиновые гидрокостюмы, надеваемые под летные комбинезоны, которые на какое-то время сдерживали худшие последствия. Но они выдавались только летному составу, и для тех из нас, у кого их не было, время шло быстрее.

— Черт, холодно. Нас нужно скорее забрать, иначе мы покойники, — сказал Джеймс.

Средний человек может продержаться от пяти до двадцати минут при температуре моря 5 градусов по Цельсию. Температура моря, в которое мы врезались, была чуть выше нуля. Мы превзошли все ожидания. Однако признаки надвигающейся гипотермии уже были налицо. Неспособные вырабатывать тепло, чтобы компенсировать потерю тепла тела, все мы неконтролируемо дрожали и непроизвольно учащали дыхание от холодового стресса и температурного шока. Но наши тела уже замедлялись. Наша речь становилась невнятной и заикающейся, наши движения более смазанными и судорожными, неуклюжими, поскольку температура нашего тела резко упала, а частота сердечных сокращений снизилась. С каждой минутой, проведенной в воде, мы проигрывали битву за сохранение тепла, не в состоянии контролировать кровь, которая отхлынула от конечностей, ослабляя мышцы, истощая силы и нарушая координацию. Мы замерзали заживо.


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.