Падение Келвина Уокера - [12]

Она подняла трубку и сказала:

— Говорят из приемной. Передайте сэру Годфри, что мистер Маккеллар поднимается к нему.

По аллее, обставленной фонтанами, она подвела его к двери и открыла ее ключиком. Дверь скользнула в сторону, за ней была комнатка, вся убранная персидскими коврами, с диванчиком и импрессионистической живописью на стене.

— Личный лифт сэра Годфри, — с почти кокетливой улыбкой сказала секретарша.

— Догадываюсь, — сказал Келвин, ступил внутрь и опустился на канапе.

Она закрыла за ним дверь. Через десять секунд дверь снова открылась, и на дальнем конце синего ковра он увидел письменный стол и поднявшегося за ним человека. Келвин встал и пошел к нему.

Сэр Годфри был лыс, широк в плечах и имел черные усы. Он указал на кресло против стола и грубовато-резким голосом сказал:

— Привет, Маккеллар. Садитесь, — после чего, не спуская с Келвина тяжелого взгляда, медленно погрузился в кресло, озадаченно хмуря лоб.

Келвин расположился в кресле свободно, без развязности, и стал излагать в темпе и по существу.

— Сэр Годфри, для начала я хочу быть совершенно искренним с вами. Я не Гектор Маккеллар. Я ввел вас в заблуждение с целью добиться этого собеседования, потому что, имея решительно все качества, необходимые руководителю вашего Отдела рекомендаций по содействию, квалификации и опыта я не имею. Но поскольку взять меня на это место и в ваших, и в моих интересах, вы сами согласитесь, что обман, благодаря которому я сейчас сижу здесь и беседую с вами, имеет за собой моральное оправдание. Цель оправдывает средства. Вы человек дела, и мне нет нужды мусолить эту тему. Но прежде чем перейти к вопросам и ответам, к словесному поединку, имеет смысл, мне кажется, устранить еще одно недоразумение. Чуть повыше моего правого колена вы, конечно, заметили, — он показал пальцем, — пятнышко от соуса. По дороге к вам я зашел перекусить в ресторан самообслуживания. Помещение там тесное, посетители сидят на неудобных стульях, едят за узкими полками вдоль стен. И нет моей вины в том, что сосед капнул соусом мне на брюки. Впрочем, — добродушно продолжал он, — человеку с вашим кругозором объяснять такие вещи — только разводить волынку. У вас самого, я вижу, на галстуке сидит маленькое, но вполне различимое яичное пятнышко. Вы не находите, что, в известном смысле, это нас сближает?

В продолжение этой речи пасмурное лицо сэра Годфри оставалось невозмутимым. Сейчас он подался вперед, тронул кнопку на крышке стола и встал. Встал и Келвин. За его спиной открылась дверь, и сэр Годфри громко сказал:

— Проводите этого… джентльмена.

Келвин повернулся и пошел к двери, где его ждала молодая женщина. На пороге он стал и, обернувшись, сказал:

— Это хорошо, сэр Годфри, что мы так скоро убедились в невозможности работать вместе. Советую вам запомнить этот день. Минуту назад я сказал, что вы человек с широким кругозором. Беру свои слова обратно. Не пройдет и месяца, как вы признаете собственную близорукость. Всего доброго!

Он плотно, стараясь не хлопнуть, что было бы признаком слабости, закрыл за собой дверь и за секретаршей прошел через комнату с глазеющими машинистками. И секретарша посматривала на него с любопытством, но, занятый своими мыслями, он этого не замечал. Для первого раза все сошло хорошо. Он говорил по существу и убедительно, уверенности не потерял и только допустил промашку с этими пятнами на одежде, а умнее было бы кончить так: «Какие вопросы вы хотели бы мне задать?» Урок на будущее. Радовала также скоротечность собеседования. Если все неудачные встречи будут завершаться так же стремительно, он сможет проворачивать их по десять-двенадцать в день. Он спустился в лифте, останавливавшемся почти на всех этажах, и, выйдя, постарался разминуться с двумя официального вида господами в темных костюмах, вильнув на выход через рощицу карликовых кипарисов, а потом и вовсе побежав, как ветер. На будущее он положил себе не раздражать людей заключительными репликами, бьющими на эффект, а не по цели.

Следующее собеседование прошло приятнее. Когда Келвин умолк, человек за столом от души расхохотался и сказал:

— Слушайте, вы наживете себе большие неприятности, если будете продолжать в этом роде. И, само собой, у вас нет ни малейшей надежды получить работу.

— Я предпочитаю думать, что мои шансы сто против одного. Отчаиваться я начну, когда мне откажут девяносто девять раз подряд.

— До свидания. Я огорчусь, если вас посадят за решетку.

Сдержанно улыбнувшись, Келвин поднялся со словами:

— В вас больше человеческого, чем у моего предыдущего собеседника, но шоры на вас такие же.

Остаток дня он провел в читальне, выуживая в прессе объявления о работе, и исписал в книжке семь страниц. Потом купил плитку шоколада и, жуя на ходу, направился в мастерскую.

Он вошел в квартиру уже в сумерках; раздевшись, аккуратно сложил одежду и залез в спальный мешок. Руки-ноги у него зудели от усталости, и неуемно гудело в голове от накатывавших впечатлений дня.

— Будь здесь Джил, — подумал он, — я бы выговорился и спокойно заснул. — Он вдруг так озлился на болтавшуюся где-то Джил, что о сне не могло быть и речи. Он встал, опустил монету в счетчик и включил свет. Общий кавардак и запущенность с такой силой ударили ему в глаза, что он закрылся руками, пугаясь за целость рассудка, надел старый костюм, закатал рукава, повязался фартуком и принялся за уборку. Пыль и мусор со всей комнаты он замел в камин, где и сжег все, что горело; собрал по комнате книги и расставил их на каминной полке, одежду повесил в шкаф, холсты сложил в угол, посуду и приборы составил в раковину; полезную мебель он выдвинул на обзор от двери, а художнические принадлежности и всякую бутафорию сдвинул к окну. Потом продуманно и без спешки расставил все, руководствуясь чувством симметрии. Диван, поставленный боком по одну сторону от камина, уравновесился вставшими вдоль стены рядком тремя стульями. Обеденный и спальный столы он оставил в центре комнаты, разгородив их ширмой. На прежнем месте остался только шезлонг. Разобравшись с обстановкой, он перемыл и вытер посуду и приборы и сгрудил их вокруг примуса на обеденном столе, после чего унялся и обозрел свои достижения. В комнате воцарился суровый больничный порядок, отчего Келвин окончательно почувствовал себя как дома. Вызвав в воображении благодарные лица Джил и Джека, он сказал вслух: