Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2 - [50]

– Он приходил спрашивать, жив ли господин Андреас, – хмуро ответил привратник. – Это из церкви…

Не знаю, что было известно привратнику, но я знала, что это посланный Великого инквизитора. Значит, он считает дни… Он тоскует без Николаоса. Мне вдруг почудилось, что это желание смерти, исходящее от Великого инквизитора, как-то странно материализуется и воздействует на бедного больного… А если все еще проще? Если врач подкуплен и лекарство на самом деле отрава?

Я сказала о своем страшном предположении Николаосу.

– Нет, – отрезал он, – невозможно.

– Но почему?

– Это самый сведущий врач Мадрида. Теодоро-Мигель сам платит ему.

– Откуда эта уверенность в порядочности Теодоро-Мигеля?

– Я вовсе не уверен в его порядочности. Я просто сказал ему, что если умрет Чоки, я покончу с собой, – неохотно сказал Николаос. – Потому и приходит его посланный. Он мое самоубийство хочет предупредить.

Я поняла, что не следует спрашивать у Николаоса, действительно ли он решится покончить с собой. Не следует отговаривать, утешать его…

– Может быть, лучше все же попытаться ехать в горы? – предложила я. – Ведь когда-то это помогло ему.

– Когда-то он не был в таком состоянии, как сейчас.

– Но это невозможно: ничего не предпринимать!

– Но как рискнуть его жизнью? Каждый день для него – подарок судьбы. О, что делать, что же делать?! – он закрыл лицо ладонями.

Если бы я знала, если бы я могла хоть что-то придумать!..

Глава сто тридцать шестая

На пятый или на шестой день (уже не помню), ближе к вечеру, один из слуг внезапно вошел в гостиную, где мы сидели с Николаосом. Чоки забылся в своей комнате. Он теперь почти все время находился в полузабытье.

Мы оба подняли головы. Обычно вечером слуги не входили в гостиную.

– Господин Николаос, – слуга говорил, понизив голос и подойдя к Николаосу совсем близко, чтобы ненароком не разбудить больного. – Там у ворот три дамы в карете. Они спрашивают донью Эльвиру…

Николаос посмотрел на меня вопросительно. Я ничего не могла понять.

– А, ну да… – устало догадался он. – Вы, должно быть говорили своим друзьям де Монтойя о нашем доме. И вот они нашли нас. Было бы невежливо не принять их, – он обратился к слуге: – Проводите их в гостиную на втором этаже, – затем снова ко мне: – Извинитесь за меня. Объясните, что здесь в доме – тяжелобольной. Я останусь в этой комнате.

Я кивнула и быстро вышла вместе со слугой.

Мы поспешили к воротам. Там и вправду стояла карета. Но это была не одна из тех двух нарядных щегольских карет, которые я видела. На этот раз Монтойя прибыли в простой карете.

Привратник отворил ворота. С дамами Монтойя не было ни одного лакея. Кучер помог им выйти из кареты.

«Что бы это значило? – думала я. – Почему такая простота, такое желание неприметности?»

И вдруг поняла. Конечно, Николаос сумел подбросить анонимное письмо с предупреждением. Теперь они принимают меры предосторожности. Но лучше бы им вовсе уехать из города.

Однако зачем они приехали сюда, зачем ищут меня? Может быть догадались, что я имею отношение к этому посланию?

Анхелита, Селия и Ана в темных плащах с капюшонами, напоминавших монашеские одеяния, остановились у ворот.

– Поезжай потихоньку, – велела кучеру Анхелита. – Вернешься за нами через час.

– Прошу вас, – пригласила я гостей, когда карета отъехала, – но тише, здесь в доме – тяжелобольной. Его друг тоже не может выйти к вам…

Мы пересекли тихо двор и вошли в дом. Анхелита и девушки откинули капюшоны.

– Простите меня, – прошептала мне Анхелита, когда мы начали подниматься по узкой боковой лестнице на второй этаж…

– Можно не говорить шепотом. Не надо только говорить слишком громко, – остановила я ее.

– А комната больного далеко? – спросила Селия.

Я поняла, что она обращается ко мне. Это был добрый знак! Она признала меня.

– На первом этаже, – спокойно сказала я, обернувшись к девушке.

Мы вошли в гостиную. Здесь было совсем мало мебели. Маленькая комната, очень опрятная, казалась полупустой. Я пригласила моих гостий присесть у стола. В комнате оказалось всего три стула. Слуга принес еще один.

– Простите меня, – снова проговорила Анхелита, когда мы остались вчетвером, – простите этот неожиданный приезд. – Теперь она уже не казалась мне такой холеной и довольной жизнью, тревога придала ее голосу теплоту, – меня так мучило то, что тогда случилось…

– Надеюсь, вы не бранили Селию?

– Ах, нет, нет. Но Селия тоже хочет попросить у вас прощения.

– Я бы не хотела насиловать ее волю, – осторожно заметила я.

– Нет, нет, она искренне… – Анхелита не договорила.

– Да, я хотела бы попросить у вас прощения, – заговорила Селия. – И простите меня за то, что я пока не в силах называть вас матерью…

– Это еще придет, – поспешно вставила Анхелита.

– Зовите меня доньей Эльвирой, – обратилась я к девушке.

Теперь в чертах ее лица не было надменности и своеволия. Она показалась мне загадочной и печальной. Анита тоже выглядела испуганной.

– Простите нас за то, что мы приехали втроем, без приглашения… – снова начала извиняться Анхелита.

– Мне бы хотелось угостить вас кофе, – предложила я.

– Да, пожалуй, – Анхелита прервала свои извинения.

Я сошла вниз, распорядилась насчет кофе, затем заглянула к Николаосу. Его не было. Значит, очнулся Чоки и Николаос пошел к нему.