Падение Элизабет Франкенштейн - [13]

Часть меня презирала его за то, как отчаянно он желал стать нашим другом. Он готов был ползать на четвереньках и гавкать по-собачьи, если бы мы сказали, что хотим поиграть в собак. Он смотрел на Виктора с таким приторным благоговением, что у меня ныли зубы. Если моя любовь к Виктору была исключительно эгоистична, любовь Анри была ее полной противоположностью.

И я, привыкшая судить людей по тому, чем они могли быть мне полезны, почувствовала, как мое сердце раскрывается при виде щербатой улыбки, осветившей его лицо, когда он увидел давно заброшенный нами сундук с маскарадными костюмами.

– У вас есть мечи? – спросил он, роясь в ворохе одежды. – Мы можем поставить пьесу!

Возможно, его родители привели его сюда в надежде упрочить свое положение в обществе, а родители Виктора пригласили его в надежде упрочить прогресс в социализации своего трудного ребенка. Анри же…

Анри пришел, чтобы хорошо провести время.

– Мне он нравится, – шепнула я Виктору. – Он глупый. Надо его оставить.

Анри развернул в воздухе отрез потертого пурпурного бархата и прищурился, словно представляя его плащом на плечах Виктора.

– Виктор пусть будет королем. В нем есть что-то царственное. И он гораздо красивее меня и умнее на вид.

– И ты ему нравишься, – шепнула я, подталкивая Виктора локтем. Он стоял неподвижно и молчал с того момента, как я сказала, что мне нравится Анри. – А значит, у него есть немного мозгов.

Виктор, смягчившись, слегка улыбнулся. Я позволила Анри нарядить меня королевой, а Виктор снизошел до роли короля. В тот день мы представили восхищенным родителям короткую пьесу. Я стояла между двумя мальчиками, сверкая поддельными драгоценностями и неподдельной радостью.

Пусть я и не могла ходить в школу, отправить туда Виктора тоже было неплохо.

Профессор Вальдман, к которому мы затем направились, был обладателем пресного, но абсолютно симметричного лица, а его одежда выдавала в нем человека, который тщательно заботится о внешности. В письме Виктора профессор Вальдман получил куда более лестную оценку, чем профессор Кремпе, но вскоре выяснилось, что знает он не больше своего коллеги. Он тоже получил от Виктора ворох вопросов и требований уделить ему время, но уже больше года не слышал от него ни слова. Нет, он не помнит, искал ли Виктора другой юноша, потому что у него нет ни времени, ни терпения для таких вещей, – и, разумеется, у него нет ни времени, ни терпения для двух неразумных девиц, интересующихся одаренным студентом, который глубоко разочаровал его, исчезнув без следа.

– Рекомендую поискать в игорных притонах, задних комнатах кабаков и на дне реки, – ехидно сказал профессор Вальдман. – Там частенько пропадают люди.

После этого он бесцеремонно захлопнул перед нами дверь. Уродливый, поблекший от времени медный дверной молоток оскалился мне в лицо, высмеивая мою неудачу.

Я поклялась, что, если фрау Готтшальк не запрет нас снова, я вернусь и брошу ему в окно камень.

Жюстина, дрожа, натянула шляпку пониже, пряча лицо.

– Мне так жаль, Элизабет. Мы пытались. Я знаю, как вы обеспокоены, но я не думаю, что нам стоит здесь оставаться. У нас больше нет сведений. Если Виктор… когда Виктор захочет, чтобы его нашли, он вам напишет. Вы сами сказали, что он непредсказуем и может хандрить месяцами.

Стиснув зубы, я покачала головой. Я вложила в это предприятие слишком много усилий и времени, чтобы сдаваться. Всю свою жизнь я была такой, какой хотел меня видеть Виктор.

Теперь я хотела видеть его. И я не собиралась отступать.

– Мы знаем, что Анри его нашел, – продолжила Жюстина, убеждая саму себя в необходимости вернуться и на глазах обретая уверенность. – Может быть, они уехали за границу или отправились на учебу куда-то еще. Ничего удивительного, что от них нет вестей. Письма теряются, бывает, задерживаются. Я уверена, что дома нас уже ждут какие-нибудь новости. – Она наконец подняла горящие радостным ожиданием глаза. – Эрнест будет так счастлив, когда мы вернемся. Он прибежит нас встречать с письмом в руке! А малыш Уильям сядет мне на колени, и мы будем смеяться над этой глупой задержкой, из-за которой нам пришлось зря ездить в такую даль!

Теория Жюстины звучала вполне убедительно. Но ее версия не приносила мне утешения. Я отказывалась верить, что Виктор уехал из города. Еще слишком рано. Виктор обещал, что однажды мы вместе отправимся в путешествие по Европе. Вернемся на озеро Комо. Побываем в зловещих, диких Карпатах. Посмотрим на греческие развалины. Увидим все те места, о которых читали в книгах.

Кроме того, я вспоминала последнее письмо Анри и не могла представить развития событий, в котором они бы помирились.

Я подалась вперед и поцеловала ее в щеку.

– Я хочу проверить еще одно место. Пожалуйста. Она вздохнула, уже готовая отказаться ради меня от своих желаний. Больше всего на свете ей хотелось вернуться в уединенное поместье Франкенштейнов и спрятаться в детской с маленьким Уильямом. А я не давала ей это сделать. «А если он меня забудет?» – спросила она по пути сюда. Как будто пятилетний ребенок мог забыть женщину, которую знал лучше матери! Женщину, которая стала для него всем, когда его родная мать умерла. Разумеется, несколько дней под присмотром бестолковой служанки не заменят Жюстину.