Падение Эбнера Джойса - [14]

— Ни разу в жизни не встречала такого типа! Я с ним больше не разговариваю! Медведь, грубиян, — негодовала она.

Маленький О’Грейди, который подавал к столу нарезанный лимон, не на шутку перепугался. «Он всех отпугнет от нас!» — подумал бедняга.

Медора, улыбаясь, смотрела на Клайти.

— Ну-ну, не так уж Эбнер страшен, — мягко возразила она. — Стивен последнее время очень к нему расположен: серьезный человек, с такими благородными стремлениями.

— А вы сами? — перебила ее Клайти.

— Мы с ним пока не беседовали: я прохожу, как видно, испытательный срок. Он оглядел меня издали, и у него возникли сомнения. Либо они рассеются, либо нет.

— Какие сомнения?

— В его глазах я отступница, европейка, упадочная, ущербная, — словом, «табу».

— И он это сказал?

— Сказал! Неужели мне нужно все объяснять?

— Если вы и на самом деле такая, то это скоро обнаружится.

— Значит, Эбнер как бы пробный камень?

— По-видимому! Вот я оказалась ничтожеством, глупой девчонкой, которая развлекается всякими пустяками. Он не выбирает выражений.

— Не беспокойтесь за меня, — уверенно произнесла Мелора. —Я знаю, как с ним надо себя вести.

Миссис Пенс продолжала высматривать Клайти. За окном сгущались сумерки, и освещение в мастерской казалось еще более тусклым.

— Ваша племянница там, — сказал Эбнер, кивнув головой в сторону Клайти.

— В таком случае до свидания. — Юдокси, уже готовая направиться в сторону Клайти, с чувством пожала ему руку. — Так вы придете, не правда ли?

— Спасибо, но...

Эбнер медлил: он попытался представить себе дом, двери которого распахивались перед ним. Он видел лицемерие, фальшь, откровенное мошенничество, видел дорогую мебель и занавеси, легкомысленные этюды и игривые статуэтки, наглых и распущенных лакеев, видел, как выставлено напоказ богатство, приобретенное по меньшей мере сомнительными способами. Мог ли он воспользоваться таким гостеприимством?

— Возможно, что я зайду как-нибудь, если выберу время. Хотя, должен заметить, я очень занят.

— И все-таки найдите и для нас минутку-другую, — добродушно проговорила Юдокси и отошла от него.

Прошел немалый срок, а Эбнер так и не мог улучить минутку-другую для Юдокси Пенс, однако на «кроликов» он не жалел времени. Он навещал их все чаще и чаще и месяца через два чувствовал себя в мастерских как дома. Приветливые юноши обкладывали кусками глины огромные металлические каркасы, молоденькие девушки рисовали эскизы экслибрисов, а девушки посолиднее писали миниатюры; сосредоточенные, серьезные мужчины и женщины суетились подле холстов — и было ради чего: очередная выставка будет неполной, если там не будет показан «Смит», или «Джонс», или «Робинзон». Эбнер охотно беседовал то с одним, то с другим и делился своими взглядами на великие законы искусства.

— Так вот кого вы называете маркизой? — спросил однажды Эбнер у девушки, работавшей над миниатюрой. — Особа в белом завитом парике и в платье с низким вырезом? И она вам нравится?

— Пожалуй, да, — ответила удивленно девушка.

— Ну, а мне нет, — заявил Эбнер, возвращая миниатюру.

— Следующая натурщица будет одета молочницей, если только согласится.

— Одета молочницей? Нет, пишите с живой молочницы. Не отступайте от жизненной правды. И, прежде чем писать, постарайтесь полюбить вашу молочницу. Пишите, потому что любите.

— Право, не знаю, полюбятся мне молочницы или нет. Мне как-то не приходилось с ними встречаться.

— Они вообще не существуют, — раздался голос Эдриена Бонда, отдыхавшего в углу на диване. — Есть только продавцы молока, мужчины. А что до молочных ферм... — он откинулся на подушки. — Около месяца тому назад я побывал на одной из пригородных ферм, как раз тогда, когда знакомился с рынками. Дело в том, что в последнее время, — обратился он непосредственно к Эбнеру, — я все больше склоняюсь к мысли написать большую серьезную вещь, основанную на местном материале. Она будет называться «Бездна города» или что-нибудь в этом роде. Я понимаю, мои произведения на самом деле легковесны, вычурны, надуманны. Непосредственное изучение жизни, думал я... но увы, увы, увы! Ферма могла представлять интерес только для репортера, который ищет... ищет... уж и не знаю чего. После этого путешествия я даже кофе с молоком не могу пить...

— А что представляет собой художник, — прервал его Эбнер, — как не того же репортера, — репортера высшего порядка? Почему он должен куда-то ехать и ученически разрабатывать надуманные темы, которые несвойственны его времени и его среде? Люди почему-то едут за границу, вместо того чтобы, оставаясь у себя на родине, хранить самобытность. Они возвращаются изломанные, изнеженные, самовлюбленные, принося с собой тепличные настроения. Простое, кажется, дело налить чашку чаю, однако и это они превращают...

— Неужели вы имеете в виду Медору Джайлс? — оторвалась от миниатюры художница, выводившая шнуровку на корсаже маркизы. — Не судите о ней поспешно. Она просто забавляется, создает особое настроение, «атмосферу», как мы говорим.

— Все эти причудливые розетки и мятные лепешки настраивают, по ее мнению, на определенный лад, — уточнил Бонд.