Падение - [15]

Я помнила, как тем вечером он пожирал меня взглядом. Как вызвался подвезти меня до дома. Как я, проигнорировав звонки Лиама, уснула с мыслями об этом незнакомце, приехавшем в наш город. Той ночью мне было жарко, и я впервые в жизни спала обнаженной.

Он мягко улыбнулся, а затем опустил взгляд.

– Боже, я и впрямь хотел перевернуть твой мир, Кейси, – прошептал он и с этими словами посмотрел мне прямо в глаза. – Я так сильно хотел оказаться внутри тебя.

Нет.

Я отступила назад, но он поймал меня за руку.

Пожалуйста, не надо.

Он погладил мою руку большим пальцем, и по коже побежали мурашки. Мои веки задрожали. Его убаюкивающий голос, его прикосновение, его мягкость…

Я ощущала боль в груди – так яростно билось сердце.

– Я хотел заставить тебя кончить и навсегда стереть эту ухмылочку с твоего лица, – тихо произнес он. – Хотел прикоснуться к тебе языком, ощутить, какая ты влажная. Я хотел, чтобы ты была подо мной, мокрая от пота, чтобы ты извивалась и умоляла меня.

Я закрыла глаза – грудь сдавило. Извивалась. Мокрая. Все это не про меня. Я бы никогда не смогла доставить ему удовольствие.

Оттолкнувшись от стола и подступив ко мне вплотную, он продолжал:

– Когда-то я представлял, как прижму тебя к дверце шкафчика в школе, как проведу рукой вверх по внутренней поверхности твоего бедра, слушая твои стоны.

У меня задрожали и едва не подкосились ноги. Внизу живота потеплело. Он должен замолчать.

– Я хотел, чтобы ты целовала меня, – прошептал он, и его дыхание щекотало мой лоб. – Чтобы ты обвила меня ногами вокруг талии, села на меня верхом.

О боже.

– Господи, я хотел тебя, Кейси. Хотел испортить тебя. – Его губы оказались так близко к моему лицу, что я ощущала его влажное дыхание. – Хотел замарать тебя.

И вдруг он взял меня за запястье, и я ахнула. Прикосновение обожгло кожу, и у меня перехватило дыхание, когда он наклонился к моему лицу, почти коснувшись губ.

– Но потом я узнал тебя. – Его голос стал жестким и резким, а рука больно сжала мое запястье. – Ты жалкая и беспомощная. И я не знаю больше никого, кто так сильно не любил бы себя.

С этими словами он дернул вверх мою руку, развернув ее так, что стало видно пятисантиметровый шрам на внутренней поверхности запястья. Проведя по нему большим пальцем, он посмотрел на меня хмуро и с нескрываемым отвращением.

Слезы застилали глаза.

Он знал. Но откуда?

До боли стиснув зубы, я бросила на Джекса разъяренный взгляд и вырвала свою руку, попятившись назад и сглатывая слезы, полная решимости не подавать виду, как сильно меня задели его слова.

Я возвращалась домой той же дорогой, что и пришла сюда, быстро и не оглядываясь, подхватив по пути забытый кем-то стакан и вылив содержимое на колонку. Выходя из дома, я слышала, как она зашипела, а комнату наполнил статический шум.

Глава 4. Кейси

Сидя на следующее утро на кровати Тэйт, сложив руки на коленях, я водила пальцем по кривому шраму, который пересекал запястье по диагонали. Шрам был длинный и тонкий, но не бросался в глаза.

Трусливая и беспомощная. Я медленно покачала головой, ощутив, как на руку упала холодная слезинка.

Джексон Трент – просто говнюк.

Все думали, что раскусили меня. Джекс, Джаред, Мэдок, Лиам, моя мать… все.

Все, кроме Тэйт и Шейн. Они были моей настоящей семьей, потому что знали правду.

«Я не знаю больше никого, кому было бы настолько некомфортно в своем собственном теле».

Заправив длинную прядь волос за ухо, я шмыгнула носом. Насчет этого он прав. Воспоминания тут же охватили меня, словно все случилось вчера.

«Катерина, подойди сюда», – зовет отец. Он сидит у окна в синих пижамных штанах и халате.

Я кусаю ногти, испуганно поглядывая на мать. Но она даже не смотрит на меня. Почему она на меня не посмотрит?

Мне четыре года, и мне не говорят, что случилось, сколько бы я об этом ни спрашивала.

Я знаю лишь одно: мой папочка больше не может жить дома с нами. Его волосы растрепаны, и у него появилась борода, которой никогда прежде не было.

– Катерина. – Он машет мне рукой, хочет, чтобы я подошла.

– Папочка, я Джульетта, – бормочу я, но мать больно щиплет меня.

Мои губы дрожат, лицо сводит от боли. Я сделала что-то не так. Когда я делаю что-то плохое, она всегда щиплет меня, объясняя это тем, что на людях кричать неприлично.

Я вижу печаль на папином лице и опускаю руки, потому что хочу, чтобы он меня любил.

– Я просто шучу, – говорю я, улыбаясь как можно шире. – Я Катерина.

И бегу в папины объятия, купаясь в его любви, и обнимаю его крепко, хоть он и думает, что я – это моя сестра.

Мне не хотелось это признавать, но засранец Джекс сказал правду. Я не была моей умершей сестрой, Катериной, и, что еще хуже, я уже не знала, кто, черт возьми, вообще такая эта Джульетта. Меня практически не существовало.

Я ела мороженое, которое нравилось Кейси, чтобы не разочаровать отца в его счастливых заблуждениях. Каждое воскресенье я была обязана надевать в церковь туфли Mary Janes – только потому, что их любила Кейси. Я терпеть не могла Mary Janes, но должна была их носить, поэтому заставила себя полюбить их. Кем я хотела стать, когда вырасту? Ох, погодите. Кем хотела быть Кейси? Ведь папочке нравилось говорить с ней об этом, а я не должна была его расстраивать.