Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - [31]

— Я не хуже твоего невольника, — сказал он безжалостному хозяину, — отпусти его и возьми меня.

И, сняв оковы с бедняка, он надел их на себя и носил их до тех пор, пока был получен выкуп.

В глазах Хатима поэт был выше царя и лучше хорошей песни был только достойный предмет этой песни. Увековечивать славу надгробными монументами он считал суетою и верил только в ту славу, которая воспевалась в песнях и в сказках. Поэтому неудивительно, что он любил сказочников и щедро награждал их даже тем, что ему не принадлежало.

В своей молодости он так щедро раздавал сказочникам сокровища своего отца, что тот, желая образумить сына, отправил его в пустыню ходить за стадами. Однажды Хатим увидел проходивший мимо караван, провожавший трех поэтов ко двору царя Эль-Хераха, и пригласил их остановиться в его шатре. Он заколол для них трех верблюдов, а они в благодарность стали воспевать, подвиги его и его родственников. Когда же они собрались в путь, то он сказал:

— Оставайтесь у меня. Дар поэзии драгоценнее всего. Я вас награжу больше того царя, к которому вы отправляетесь. За каждый стих, вами написанный, я дам вам по верблюду: смотрите, какое у меня громадное стадо.

Они остались, а когда наконец удалились, то увели с собою сто верблюдов, а у Хатима осталось триста стихов.

— Где мое стадо? — спросил его отец, прибыв на пастбище.

— Вот стихи в честь твоего дома, — отвечал гордо Хатим, — их написали великие поэты, и их будет повторять вся Аравия во славу тебе.

— Увы, — воскликнул старик, ударяя себя в грудь. — Ты разорил меня.

— Как? — отвечал с негодованием Хатим. — Ты ценишь грязных животных более той славы, которую я купил тебе продажей верблюдов?!

Арабский сказочник умолк, и княжна была так очарована его голосом, взглядом, не покидавшим ее глаз ни на минуту, и рассказом о Хатиме, которому сочувственно откликалось ее сердце, что она несколько минут не прерывала водворившейся тишины.

— Благодарю тебя, — сказала она наконец, — я только сожалею, что твоя сказка кончилась так скоро, и сомневаюсь, мог ли бы сам Хатим передать ее так прекрасно, как ты.

Арабский сказочник слегка опустил голову в знак благодарности, но не произнес ни слова.

— Твой Хатим, — продолжала княжна, подымая свое покрывало, — был не только великий воин и поэт, но и философ. Когда он жил?

— Он был лучезарным светом в мрачную эпоху до пришествия пророка, но определить, когда именно он жил, невозможно.

— Это не важно. Если бы он жил в наше время, то был бы не только воином, поэтом и философом, но и христианином. Его любовь к ближнему и самоотречение были поистине христианские. Нет сомнения, что он готов был умереть за людей. Не знаешь ли ты еще чего-нибудь о нем? Конечно, он жил долго и счастливо?

— Нет, — отвечал сказочник, сверкая глазами, — он, говорят, был одним из самых несчастных людей. Жена у него была сварливая, не раз била его, выгоняла из шатра и наконец бросила его.

— Вероятно, ей не нравилась его щедрость, — заметила княжна.

— Его семейная история лучше всего объясняется нашей аравийской поговоркой: «Высокий мужчина может жениться на низенькой женщине, но высокая душа не должна соединяться узами с низкой душой».

Княжна Ирина замолчала и снова скрыла свое лицо под покрывалом.

Прошло некоторое время, и она первая нарушила царившее безмолвие:

— С твоего позволения, красноречивый сказочник, я сочту сказку о Хатиме своей собственной, но расскажи другую для моей подруги.

— А какая сказка тебе более нравится? — спросил сказочник, обращаясь к Лаели.

— Я желала бы услышать какую-нибудь индийскую сказку, — сказала молодая девушка, избегая встречи с его пламенным взглядом.

— Увы! В Индии нет сказок о любви. Ее поэзия посвящена богам и отвлеченным религиозным предметам, поэтому если ты предоставишь, красавица, мне выбор, то я расскажу тебе персидскую сказку. В Персии был великий поэт Фирдоуси, и он написал знаменитую поэму «Шах-наме». Слушай, как Рустем убил Зораба, не зная, что он его сын.

И он рассказал эту грустную поэтическую сказку, которая длилась так долго, что служанки вошли и зажгли лампы. Когда наконец сказочник умолк, прося извинения за то, что так долго злоупотреблял вниманием княжны, то она, подняв покрывало и протянув ему руку, сказала:

— Прими мою благодарность, красноречивый сказочник. Благодарю тебя, я не заметила, как прошли часы, которые мне иначе показались бы столь скучными.

Он почтительно поцеловал ей руку и последовал за вошедшим в эту минуту евнухом.

XI. Кольцо с изумрудом

Оставшись с Сергием в коридоре замка, князь Индии нисколько не сожалел о случившемся. Он был спокоен насчет Лаели, так как покровительство евнуха было гарантией ее безопасности, а знакомство с княжной Ириной могло быть очень полезным для нее. Он воспитал свою нареченную дочь таким образом, что она могла служить украшением любого двора, а от княжны Ирины зависело представить ее ко двору императора. Но эти мысли в голове старика скоро сменились другими. Он раздумывал, кто был тот таинственный юноша, который встретил их на пристани. Его внешний вид, манеры и голос доказывали высокое происхождение, что подтверждалось почтительностью, которую оказывали ему все, и уверенным тоном, которым он говорил о султане Мураде. Княжне Ирине он дал обещание от имени султана, и, наконец, трудно было предположить, чтобы комендант замка позволил кому-нибудь заменить себя, кроме человека, власть имеющего.