Падди Кларк в школе и дома - [54]

Папаня тащил за руку Синдбада, грозно нависая над ним. Однако не бил пока. Синдбад поник головой. Он не толкался, не рвался, не пытался освободиться.

— Господи Иисусе, — повторял папаня.

Синдбад напихал сахару в цистерну с бензином мистера Хенли.

— Зачем ты это сделал? Почему ты всё это творишь?

Синдбад ответил чётко и ясно:

— Меня искушает сатана.

Пальцы папани разжались. Он нежно взял Синдбада за щёки.

— Хватит реветь. Перестань. Слезами горю не поможешь.

Я запел:

— Наша радость, наше счастье,

Краше всех в родном Белфасте…

Папаня подхватил, взял Синдбада на руки и покружил его. Потом пришла моя очередь.

Впервые услышав этот звук, я безошибочно узнал его, но умом не понял, что это и почему. Родители были на кухне. Я один играл в прихожей: лёжа на животе, пускал игрушечный «Роллс-ройс» по гладильной доске. Там отбился кусок, и с каждым проездом «Роллс-ройса» отваливалось всё больше краски. Зато стук был здоровский. Мама с папой переговаривались.

И тут я услышал звук удара. Разговор прервался. Я схватил с доски Роллс-ройс. Со свистом распахнулась кухонная дверь. Это вышла маманя. Быстро побежала наверх, я даже пропустить её не успел, — чем выше, тем быстрее.

Только сейчас я понял, что узнал звук пощёчины. Дверь в спальню закрылась.

Папаня остался на кухне один. Он не выходил. Дейрдре проснулась и ревела в колыбельке. Открылась и закрылась задняя дверь, и я расслышал папанины шаги на дворе. Он бродил туда-сюда по тропинке; его было видно через волнистое стекло парадной двери. Его очертания радужно переливались и гасли, когда он приближался к калитке. Куда он пойдёт? Я не двигался с места. Маманя должна, должна была спуститься. Дейрдре заливалась.

Ударил, ударил. Прямо по лицу; шлёп. Попытался представить себе: бессмысленное что-то. Но слышал же пощёчину! Маманя выскочила из кухни и сразу пошла в спальню.

Прямо по лицу.

Я смотрел. Слушал. Стоял. Караулил её.

Ничего не случилось.

Я не понимал, что делать. Если бы я там оказался, он бы никогда… Вот и всё тут. Я перестал спать. Прислушивался. Когда заклонило в сон, побежал в ванную и окати пижаму холодной водой. Всегда быть начеку. Это значит — чтобы было неудобно и холодно, а то угреешься и захрапишь. Дверь приоткрывал. Прислушивался. Ничего не слышал. Домашку делал по сто лет, чтоб не ложиться подольше. Переписывал страницами учебник английского языка и врал, что это задано. Заучивал правописание слов, которых в программе и не было, просил маманю проверить.

— С-у-б-м-а-р-и-н-а.

— Хороший мальчик. Субстанция?

— С-у-б-с-т-а-н-ц-и-я.

— Хороший мальчик. Чудно, чудно. А как остальное?

— Я сделал.

— Что сделал-то? Покажи.

— Прописи.

Она сравнила страницы книги — две страницы без единой картинки, — и страницы моей писанины.

— И для чего вы этим занимаетесь?

— Для красивого почерка.

— Превосходно.

Я писал и писал за кухонным столом, потом шёл за ней в гостиную. Когда маманя укладывала девчонок, он сидел со мной в комнате, значит, ничего не случалось. Мне нравилось переписывать учебник, я этим просто наслаждался.

Он улыбался мне.

Я любил его. Ведь он же мой папаня. Смысла не было. Ведь она же моя маманя.

Я стоял на кузне один как перст. Наверху кричали. Стучу по столу — совсем не громко. Ещё постучал. Звук что надо. Хотя какой-то глуховатый, пустой. Может быть, снаружи по-другому слышно. Из прихожей. Интересно, он, когда разойдётся, стучит по столу? Очень возможно. Я снова постучал. Меня словно бес искушал, мысли разбрелись. Я застучал ребром ладони. Маманя бы выбежала с кухни, поднялась бы прямо в спальню. Промолчала бы. Не глядела бы на меня. Уж не от того, что он по столу стукнул. Я снова постучал. Старался разойтись и тоже, как он… Ведь он так оттого, что не сдержался! Наверное, поэтому она бежала мимо меня наверх. Пряталась. Наверное.

Я не знал.

Я вернулся в гостиную, где он поджидал меня. Хотел поверить, как я заучил правописание слов. Ну, пусть проверит. Не знаю зачем, я нарочно переврал одно слово. Взял и переврал, пропустил «р» в слове «субмарина».

Итак, я прислушивался, приглядывался и делал домашку.

Прихожу домой в пятницу вечером:

— А меня посадили за парту отличников.

И это была правда. Ни единой ошибки за целую неделю, все примеры решены верно. Таблица умножения на 12 — уложился в тридцать секунд. Почерк:

— Значительные улучшения, значительные.

Собрав учебники и тетради, я неторопливо прошёл за переднюю парту, где сидели отличники. Хенно пожал мне руку.

— Посмотрим, сколько вы просидите на сем высоком месте, — пошутил он, но прибавил, — Вы молодец, мистер Кларк.

Соседом моим оказался Дэвид Герахти.

— Наше вам с кисточкой.

— Я лучший ученик, я за партой отличников сижу, — возвестил я папане.

— Правда? — изумился он, — Нехило.

И пожал мне руку.

— Давай пять. А ну скажи по буквам «Субмарина»?

— С-у-б-м-а-р-и-н-а.

— Крутота.

Дождя не было, а трава сырая. Дни короткие, не успевает высохнуть. Уроки кончились; скоро вечер. Выкопали новую канаву — широченную и глубокую. Дно зыбкое, сырое, грязь раскисла и подплывала.

— Зыбучие пески.

— Сам ты зыбучий.

— Почему это я зыбучий?

— Зенки разуй, тут одна грязь, — буркнул Эйдан из канавы, — Пески!