Пацифист. Берта - [28]

12

Москва приближалась. Проносились мимо окон знакомые платформы пригородных станций, мост окружной дороги, потянулись однообразные дома новостроек, но лишь когда показался высотный шпиль университета, он сказал себе: «Ну вот ты и в Москве!»

От Киевского вокзала Миляев пошел пешком. Закинув сумку за плечо, шагал через Москву-реку по Бородинскому мосту, а на его середине остановился. Перед ним высилось островерхое здание Министерства иностранных дел, почти близнец университета, и подумалось, что отец, может быть, сейчас на работе. Стоит позвонить из вестибюля за вертящимися дверями, и он спустится с девятнадцатого этажа, пробежит мимо милиционера, едва взмахнув пропуском, и поздоровается чинно, как с иностранным послом, но не выдержит, обнимет. А потом… потом будет спрашивать. Нет, лучше не сейчас.

Еще было рано, но на Арбате кое-какие художники уже развешивали свои работы на заборах, Некоторых Женя узнавал.

- Садись, командир, нарисую -девушке портрет отправишь.

- Спасибо,- он хотел сказать: «Спасибо, Славик», но не сказал. Тот его не узнал. Да и разве узнаешь теперь?

…Родителей Женя застал дома. Изольда Яковлевна вскинула руки, запричитала, и он поспешил освободиться из ее объятий. Отец был серьезен, точно настроился на важную беседу, и гнал от себя всякие сантименты с завидным хладнокровием опытного дипломата. Хотя тоже обнял. Чмокнул сухо в щеку:

- Ну, рассказывай.

- Сразу все па порядку? - съехидничал Женя..- Может, хоть чаем напоите?

Мама ушла на кухню, а Женя подумал вдруг, что родители как будто из плотного графика выделили время на его прием. Сейчас вот посидят, выпьют чаю, а потом отец как представитель страны-хозяйки поднимется первым, говоря тем самым:, что визит окончен, и гость поднимется тоже, пожмет протянутую руку. «Не паясничай, Миляев, ты же прекрасно знаешь, что это все не так».

- Я рад, что ты жив-здоров и заметно возмужал,- сказал отец.- Что думаешь делать дальше?

Женя улыбнулся:

- Ты же все знаешь, папа, лучше меня. У тебя ведь завидная информированность. Дальше-интервью на телевидении.

- Я не об этом. Об этом позже.- Виталий Андреевич нахмурился.- Ты думаешь учиться? Не верю, что армия тебя не изменила. Вижу, командиром стал.

- Изменила, папа. Многому уже научила. Так что дальше учиться нет смысла.

- Останешься свободным художником?

- Нет.

- Whу? - отец непроизвольно перешел на английский (так было всегда, когда он сердился).- What has hарреned? (Что случилось?)

- Ничего не случилось. Просто я осознал наконец, что не художник.

- I don't аnderstand. (Я не понимаю.)

- Вот и я этого не понимал раньше.

Обстановку разрядила мама. Успела переодеться,

стала официально красивой. «Ну и правда, чем не торжественный прием по случаю…»- зло подумал Женя.

- Мужчины, хватит ссориться. Заключите мирное соглашение. Виталий, ты невозможен. Сынок ведь приехал! Будем обе-едать,- нараспев заговорила она.- И никаких серьезных разговоров.

- Да уж, Женечка,- пробурчал отец.- Вымахал, черт знает, до неба, а дурной, як не треба. Надеюсь, украинский тебе уже понятен?

- Понятен, лапа.- Женя примирительно улыбнулся.

Обед прошел в «теплой, дружественной обстановке».

Отец достал из бара «Finest Scotch whisку», налил себе и Жене, а Изольда Яковлевна довольствовалась голубым ликером.

В Останкине, куда Миляев приехал вместе с корреспондентом «Красной звезды» Золотаревым, его встретили приветливо. Ведущий, он же автор сценария фильма и режиссер, провел в монтажную, усадил в кресло перед видео, попросил операторов показать отснятый материал.

И снова Женя увидел свою фамилию на плакатах, увидел возбужденные лица группы «Линия», увидел знакомую Асю, выкрикивающую что-то в толпу и потрясающую рукой со сжатым кулаком,- это он уже видел на фотографиях, которые ему показывал полковник. Но вот ведущий объявил, что съемочной группе удалось встретиться с инициативной группой пацифистской организации «Линия».

Теперь они вели себя по-другому. Хорошо одеты, спокойны. Нет бравурного натиска, рассчитанного на зевак. Сидят в креслах, рассуждают. Кроме Аси, Женя больше никого не знал. Пожалуй, она и была более всего возбуждена. Говорила запальчиво, видно, желала произвести эффект.

«…Мы знаем, что эта съемка - фарс и рассчитана больше для КГБ, чем для массового зрителя. Но тем не менее я бы хотела, чтобы вы всё знали. Женю Миляева вы убили, а я его любила. Вы отобрали его у меня, истязали, бросили в карцер…»

О последнем Женя уже знал, а вот то, что насчет любви,- этого нельзя показывать. Это неправда, и потом…

- Это пойдет по Всесоюзной программе? - спросил он у режиссера.

- Да, конечно. Мы заинтересованы, чтобы материал увидела как можно большая аудитория.

- Но… Можно убрать некоторые высказывания Сологуб?

Например?

- Ну, хотя бы это признание в любви.

Да, ему не хотелось, чтобы именно это слышали все, даже скорее не все, а один-единственный человек на свете- Оксана. Сколько же можно ее испытывать? Пусть даже это дешевая ложь - для Оксаны это будет равносильно удару.

- Товарищ режиссер, это ведь неправда.

- Но… В том-то весь смысл фильма, что все, о чем они говорят, неправда. Это во-первых, а во-вторых, если мы сделаем купюры, то это даст повод им,- он кивнул на экран,- проводить новый виток кампании, теперь уже против телевидения и гласности. И потом… Это что, так страшно?