Пациент доктора Паарелбакка - [3]

Итак, письмо, подписанное инициалом Б., обретало теперь совсем иной смысл. Но вот вопрос: написал ли его Шульц по своей воле? Не преднамеренно ли это разработанная провокация? Но тут могла быть и третья возможность — письмо Шульц написал по своей воле, а господам из службы охраны информации фирмы «БИОНИК инкорпорейтед» о нем известно. И они решили, отправив его, посмотреть, как мы будем реагировать.

— Ну и натворил ваш Бобин нам хлопот, пани Шуль-цова, — заметил я. — Однако делать нечего, придется ему помочь.

Пани Шульцова всем телом подалась вперед. Приоткрыла рот и пригнула к плечу голову. Она так сжимала сумку, что пальцы ее побелели.

— Вы что, его знаете?..

— Ну конечно, дани Шульцова! Я знаю его школьную кличку. Ведь я Ярда Блажек. Мы же с Бобином учились в одном классе — в школе, а потом в гимназии…

— Ярда Блажек… — повторила Шульцова и прикрыла ладонью рот, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего.

Репутация Ярослава Блажека с самого первого класса начальной школы, что и поныне стоит на Гораждевицкой улице, и до четвертого класса реальной гимназии, как видно, не стерлась за долгие годы в ее памяти.

— Да, вот так, пани Шульцова, я и есть тот самый шалун и озорник Ярда Блажек.

Да, тот самый озорник, что учился в одном классе и сидел за одной партой с отличником Мартином Шульцем. Замысел тогда был прост: на Ярду Блажека, шалуна и непоседу, должен был благотворно влиять отличник, спокойный и рассудительный Бобин. Но расчеты педагогов не всегда оправдываются. Не Бобин повел меня по праведному пути, а, наоборот, он сам вслед за мной стал карабкаться по перекладинкам стремянки мальчишеских шалостей и «грехов» отрочества.

Шульцова наморщила лоб и явно была растеряна. Совсем не требовалось быть гением, чтобы догадаться, о чем она думает: ей, несомненно, представлялась удачей встреча здесь с человеком, близко знавшим ее Бобина. Но следовало и прикинуть, способен ли этот человек с сомнительной репутацией в школьные годы стать теперь достаточно надежным и серьезным союзником.

— Вы совершенно спокойно можете обращаться ко мне на «ты», — предложил я.

Это предложение повергло ее в еще большую растерянность: ну может ли человек, предлагающий называть его на «ты» словно школьника, сделать что-нибудь серьезное для возвращения ее сына?

— Как же ты, Яроушек, попал сюда?.. — неуверенно спросила она, движением головы показав на потолок.

— А что? Здесь работа, как и всякая другая, пани Шульцова, — улыбнувшись, ответил я, довольный, что мать моего одноклассника назвала меня все-таки на «ты» и доверительно по имени.

Я закурил сигарету и, улыбаясь, поведал ей вкратце о своих делах. Жена моя Мария тоже работает в этом министерстве. У нас двое ребят. Ярде двенадцать лет, Гон-зе десять; я закончил юридический факультет университета. О том, что я майор и заместитель начальника одного из отделов разведки, Шульцовой, пожалуй, было необязательно знать. Довольно с нее и того, что я дипломированный юрист. Этого и впрямь оказалось для нее достаточным. Она смотрела на меня внимательно и даже с какой-то долей почтительности. Тут уж явно сыграли свою роль и мое солидное семейное положение, и, видимо, мысль, что из детства неизбежно вырастают так же, как из штанов старшего брата.

— Ты меня радуешь, — сказала она.

И вероятно, в эту минуту ей пришло в голову, как в жизни порой все усложняется и запутывается: отличник Бобин — в эмиграции, да еще и в сумасшедшем доме, а этот озорник Ярда Блажек стал вйолне порядочным человеком и гражданином. Получит Пенсию. А для многих людей ее поколения это фактор весьма немаловажный.

По щекам ее вдруг потекли слезы. Она щелкнула замком сумочки, вынула и прижала к глазам тщательно отутюженный кружевной платочек. Плакала она беззвучно, не всхлипывая, а я ей не мешал и не утешал ее: бывают моменты, Когда матерям нельзя и не нужно ничего объяснять. Плакать она перестала так же внезапно, как и начала.

— Послушай, Яроуш, — заговорила она снова, — если Бобин вернется, ты не мог бы замолвить за него словечко, чтобы там с ним хорошо обращались?

— Там? Где? Я вас не понимаю, пани Шульцова.

Понимал я, конечно, отлично, но просто хотел уточнить, как она представляет себе дальнейшую судьбу сына.

— В тюрьме, конечно, — выпалила она. — Сколько ему могут дать, Яроуш, как ты думаешь? Ты же все-таки юрист!

— О какой тюрьме может идти речь, пани Шульцова?

— Бобина это не пугает, — продолжала она, словно не слыша моего вопроса. — Он сам писал мне об этом, да и по телефону говорил еще перед тем, как его запрятали в этот сумасшедший дом… Ему все равно, придется ли отсидеть несколько лет или нет. Но мне все-таки хотелось бы знать…

Она недоговорила, но я понял: ей хотелось знать, доведется ли ей еще пожить на свете вместе со своим сыном. Хотя у нее и было всего лишь несколько седых прядей… «Сколько же это ей лет? Семьдесят восемь минус пять: семьдесят три. Да, тут уж, черт возьми, человек должен дорожить каждым днем!»

Я склонился над столом и сказал:

— Думаю, Бобина никто не собирается сажать в тюрьму. По нашему настоянию ему даже не вменили в вину недозволенное оставление страны. Нам известно, что на Западе он не проявлял враждебности к нашему государству. Поэтому нет оснований думать, что его посадят в тюрьму или будут препятствовать его возвращению на родину.