Пациент - [3]

Наблюдая за этой сценой, я наивно подумал, что эта больница и впрямь остро нуждается в моих знаниях и заботе. Так что ничуть не был удивлен, когда мне предложили здесь место, хотя в ходе собеседования с доктором Г., главврачом больницы, и пришлось изрядно попотеть.

Для вас наверняка не новость, что работа в психбольнице, особенно страдающей от недостатка персонала, – дело одновременно и увлекательное, и совершенно безотрадное. Большинство ваших пациентов – с короткими сроками госпитализации или амбулаторные, а случаи разнятся от наркомании и алкоголизма до различных аффективных расстройств: в частности, депрессии и всевозможных тревожных состояний, не говоря уже о шизофрении и психозах. Набор диагнозов очень широк – имелась у нас даже небольшая группа больных с расстройством пищевого поведения. Как государственное учреждение, мы были обязаны оказывать помощь всем, кто появлялся у наших дверей, и, как правило, такие люди успевали к тому моменту какое-то время поболтаться в системе здравоохранения и быть отфутболенными ею, находясь уже окончательно на грани как с точки зрения своего душевного состояния, так и собственных финансов. Изменения в системе охраны психического здоровья как в политической, так и в экономической плоскостях привели к тому, что здесь осталось лишь одно крошечное отделение для длительной госпитализации. Большинство страховых компаний не готовы раскошелиться на длительное лечение, так что лежали в нем либо частные пациенты, чье пребывание в больнице оплачивали они сами или, чаще, их родственники, либо те, кто находился на попечении государства.

В стенах таких палат вы сталкиваетесь с людьми, чьи взгляды на мир могли бы показаться мрачно комическими, если б это не причиняло им стольких страданий. Один из моих пациентов, к примеру, отчаянно пытался донести до меня, что студенческий клуб одного элитного университета держит в подвале местного ресторана некоего великана-людоеда с непроизносимым именем и что этот самый клуб и скормил этому людоеду его любовницу. На самом же деле этот человек сам убил свою подругу после эпизода острого психоза. А тем временем еще один больной был искренне убежден, что в него влюблен некий мультяшный персонаж, – парень поступил к нам на краткосрочную госпитализацию после того, как был арестован за назойливое преследование художника. В первые же месяцы работы я на своем горьком опыте убедился, что не стоит и пытаться вложить реальность в головы людей, страдающих бредовыми расстройствами. Толку все равно не будет, и это их только злит.

Потом были еще три пожилых джентльмена, каждый из которых думал, что он Иисус, по причине чего все трое беспрерывно орали друг на друга, оказавшись в одном помещении. Один из них некогда изучал теологию, преподавал в семинарии – этот мог выкликать остальным какие-то беспорядочные цитаты из Фомы Аквинского, как будто это каким-то образом делало его претензии на титул Спасителя более убедительными. Опять-таки все это могло бы показаться забавным, если б положение всех троих не было бы столь удручающе безнадежным.

Но в любой психбольнице, даже привыкшей к подобным пациентам, всегда есть по крайней мере один больной, стрёмный даже по меркам сумасшедшего дома. Я сейчас говорю про тех, от которых давно отказались даже врачи и от которых стараются держаться подальше даже самые опытные специалисты. Пациенты такого рода – определенно сумасшедшие, но никто не знает, как они дошли до жизни такой. Все, что вы знаете, однако, – это что вы сами сойдете с ума, если будете пытаться это выяснить.

Наш в данном смысле и вовсе выходил за все мыслимые рамки. Для начала, он поступил в больницу еще в раннем детском возрасте и каким-то образом ухитрился застрять здесь на принудительном лечении больше чем на тридцать лет, несмотря на то, что никому так и не удалось даже просто его диагностировать. У него имелись имя и фамилия, но мне сказали, что никто в больнице фамилию уже не помнит, поскольку его случай признан настолько безнадежным, что больше никто не берет за труд читать его историю болезни. Когда его все-таки упоминали в разговорах, то называли просто «Джо».

Я говорю «упоминали в разговорах», поскольку с ним самим никто не разговаривал. Джо никогда не выходил из своей палаты, никогда не участвовал в сеансах групповой терапии, никогда не общался ни с кем из психиатрического или терапевтического медперсонала – практически всем было рекомендовано держаться от него подальше, не задавая лишних вопросов. Очевидно, человеческие контакты любого рода, даже с хорошо подготовленными профессионалами, лишь ухудшали его состояние. Единственными людьми, которые видели Джо более или менее регулярно, были санитары, которые меняли ему постельное белье, приносили ему подносы с едой и уносили пустые, а также медсестра, следившая, чтобы он вовремя принимал предписанные лекарства. Подобные визиты обычно происходили в жутковатой тишине и всегда заканчивались тем, что вид у вынужденных контактировать с ним был такой, будто, попади они сейчас в винную лавку, им понадобятся все имеющие в ней запасы спиртного, чтобы немного прийти в себя. Позже я узнал, что Грэм – тот санитар, которого я видел привязанным к каталке в свой первый приезд на собеседование, – как раз только что вышел из палаты Джо. Как у новоиспеченного штатного психиатра, у меня имелся доступ к медкарте Джо и перечню назначений, но информации я нашел совсем немного. Карточка оказалась на удивление тоненькой и, похоже, охватывала данные лишь за последний год – да и те, насколько я мог судить, представляли собой лишь неуклонно повторяющиеся назначения курсов легких антидепрессантов и седативов