Пацан - [2]

Я учился дома, потому что школа была так далеко, что на повозке мне бы пришлось ехать почти целый день, что бы попасть на занятия. Поэтому отец, когда мотался в город, в основном за инструментами или выпивкой, привозил книги для меня сюда. По содержанию все они были разномастные, читать я любил и мне это было не в тягость. Отец же называл это моим отдыхом, ну и соответственно во время моего мнимого отдыха я должен был читать. Когда он напивался, начинал спрашивать, что да как, словно домашнюю работу. Если я отвечал с запинками, а случалось это очень редко, когда книга была какой-нибудь тягомотиной, вызывающей сон, отец бил меня плетью. Но чаще — заводил в чулан и запирал там до утра. Однажды, когда я не успел нарубить дров, из — за того, что коза сбежала и я носился по полям за ней почти до самого обеда, он запер меня на несколько дней. Несколько дней в кромешной темноте наедине с лопатами, граблями и еще кучей всякого садового инвентаря, благодаря которому нельзя было прилечь спокойно даже на пол.

Сидел на холодном дощатом покрытии, засыпал то сидя, то стоя, опиравшись всем телом на дверь чулана. И думал о том, что придет время и я сбегу с этой гребанной фермы так далеко, как только смогу, буду идти, пока будут идти ноги. Но это были лишь мечты. В чулане или в кровати я думал, как ухожу, прощаюсь с домом навсегда. Но это было только в мечтах, потому что осуществить задуманное я не мог, но иногда грезил этим до изнеможения. Иногда я даже представлял, что доберусь до железной дороги, запрыгну в состав и укачу очень далеко от этого места. Там я найду работу, возможно даже физически сложную, где придется впахивать за двоих, но это не страшно — лишь бы платили. Там я встречу любимую девушку, мы заведем собаку и будем жить все вместе в домике у воды. Но опять же, повторюсь, это были лишь мечты, которые растворялись в обыденной реальности, как только я видел отца.

— Вылазь, пацан, — открыл он дверь чулана, снимая засовы.

В темноте я терял счет времени. Выходил я оттуда в полуобморочном состоянии, сил чаще не было вовсе.

Отец отвечал всегда одинаково:

— Прости, пацан. Но ты сам виноват.

Отец никогда не звал меня по имени, сколько я себя помню. Даже когда мама была жива. Я ее почти не помнил, только смутные образы, как она заглядывает ко мне в кроватку или как держит на руках. Я не мог им верить, потому что они были такими не четкими, что сложно было назвать их взаправдашними, а может, все это мне как — то приснилось, что образы остались у меня в памяти, возможно, из сна, а не из детства. Она умерла от дизентерии, когда мне было пять. Так сказал отец, но я почему то ему не верил. Мне казалось, мама просто в один прекрасный день сбежала из этой дыры. Я бы все понял, будь она жива, и если бы она мне это поведала. Я бы даже не обиделся на нее, что она не забрала меня с собой. Возможно, так сложились обстоятельства, поэтому я её не винил ни капли. А возможно, все было как то иначе, знать я точно не мог. Просто придумал себе историю, что она сейчас в лучшем мире, живет в другом городе или даже в другой стране. Пару лет назад я верил, что она вдруг когда — нибудь за мной придет. И как только раздавался стук в дверь, я бежал, надеясь, что это она, моя мама. Но всегда это был кто — то другой: почтальон, знакомый отца или заблудший путник, но не мама.

Отец никогда не был дружелюбен с посторонними. Редко кого впускал дальше порога. Последний раз, кто зашел к нам в дом, был полицейский. Ему то он не стал грубить и не стал выпроваживать. Я подслушивал из своей комнаты тогда сверху, было очень любопытно, зачем к нам пожаловал служитель закона.

— Что — то случилось?

— Да, случилось. Мы опрашиваем всю округу, всех, кто живет в городе и за ним.

— Опрашиваете о чём? — черные, как ночь брови отца невольно встрепенулись.

— Может вы что — то видели или слышали, в лесу. Может нечто подозрительное. Тут неподалеку нашли труп девочки. Она совсем недавно пропала. Возможно, вы слышали крики, или может кого — то видели, бредущего в лес.

— А что я должен был слышать? — смутился отец, словно не слушал полицейского. — В продуктовой лавке мне ничего не рассказывали, был я там вчера. Газет не читаю, так что вы первый, кто мне поведал эту ужасную историю. А что с ней стало? Может с голоду померла, когда заблудилась. Здесь места суровые. Людей здесь живет — по пальцам посчитать.

— Тело девочки изуродовано до неузнаваемости. Её родственники едва ли опознали ее.

— Передайте им мои соболезнования.

— Хорошо, — отозвался полицейский. — Вы не против, если я осмотрю амбар?

— Конечно, конечно. Он открыт. Там мы свиней держим, можете убедиться. Можете и в сарай заглянуть.

— Спасибо. И если что — то вдруг вспомните, номер я вам сейчас оставлю. Звоните в любое время.

— Оставляйте. Но думаю мне и вспоминать то нечего. Мы с сыном редко выбираемся в город. Раз в месяц, не чаще. Работы на ферме по горло. Ну вы знаете. Мы даже людей здесь не видим, в такую глушь только волки загуливают, да и те редко.

— Удачного дня — и полицейский ушел, я понял это по захлопнувшейся двери внизу.

— Тоже мне, нашел убийцу, — пропел возмущенно отец, когда остался наедине с бутылкой. До меня донесся звук, как он ее откупорил.