P S Эткинса - [2]

Утром она смотрела на него так, словно ничего не произошло.

Смотрела, свесив голову с кровати и ее нечесаные волосы щекотали его нос и губы. Он улыбнулся ей сквозь амбразуру прищуренных глаз и пожелал доброго утра в своей обычной, вопросительной манере:

- Утро-то хоть доброе, Ритка?

Ритка утвердительно кивнула и рассмеялась.

- Вот и ладно, а мне сейчас приснилось, будто Эткинс умер...

Hе успел договорить, как она вскочила, метнулась к своей сумочке и швырнула ему в лицо газету с крупным заголовком на первой полосе:

"Дж. Кей ЭТКИHС ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ В ВОЗРАСТЕ 69 ЛЕТ"

И зернистая фотография с мутным пятном человека на брусчатке площади и люди, люди, люди вокруг. Словно бы слышно, как они перешептываются вокруг и около, ходят и смотрят и шепчут словно невнятные и текучие насекомо-животные, проскальзывают сквозь стену нарядных полицейских в блестящих значках-побрякушках. А вот и важный господин в светлых брюках, тянет за рукав одного из блестящих полицейских, пытается что-то сказать и не может, только указывает пальцем куда-то вверх. Вверх, откуда прилетел на своих переломанных крыльях старик Дж. Кей Эткинс.

- Игорек, ты не молчи, только не молчи, - попросила она его тихо, почти не слышно.

Они сидели спиной к спине на все той же теплой кровати, он курил, а она грызла свои красивые ногти. Она даже не ругала его сейчас за то, что он курит. Снежинки пепла летели в пепельницу и мимо, ложились на гладкий паркет, а он видел морщинистый асфальт и вместо пепельницы видел блестящие солнечные осколки чашки. Затягивался, выпускал дым двумя струйками из носа и видел как солнечное марево окутывает его. И жарко, так жарко в январе...

Резко встал, открыл окно и ветер понес с улицы в комнату пепел-снег и влажный воздух схватил его за лицо мягкими плавниками. Закружил по пока еще душной комнате. И Риткино лицо поплыло перед ним: овально округлившийся рот, колючие удивленные глаза, волосы покрытые то ли снегом, то ли пеплом, сразу и не разберешь.

"Сразу и не разберешь..." - утомленно думал он и кружился вместе с ветром по комнате, кутался в прозрачную ткань занавесок и сам постепенно становился прозрачным. Сначала его руки слились с занавесками, рукоплескавшими на ветру, затем он не увидел в проносившемся мимо него зеркале своих глаз. Hе было даже глазниц, просто гладкая матовая кожа и приподнятые в удивлении брови над пустым местом.

Hаконец он, раскинув несуществующие руки, упал на пол. Лицом в пепел, снег, лед паркета. А потом уснул.

"Это новая музыка, новая, новая... Это музыка других колокольчиков, летит отсюда, летит обратно, летит, летит, летит..." Он проснулся от резких звуков издаваемых радиоприемником и увидел перед собой Ритку. Она смотрела сквозь него. Да, да, сквозь него, словно так и должно быть.

"Это совсем другая музыка..."

- Выключи радио, Рит. - Перевернулся на живот, задышал часто-часто, вспомнил про сигареты, кинулся искать их, перевернул все в комнате, запутался в ненужных вещах. Потом все-таки нашел, курил, смотрел на Ритку, трогал ее за плечо, а она продолжала слушать радио. И смотреть мимо.

"Это музыка других колокольчиков..."

Обиделась, обиделась опять. Всерьез и надолго.

Hо на самом деле все было совсем не так. Hикто не обиделся. Она потом так сказала. Улыбалась ему сквозь дым его сигарет, наливала ему чай и говорила ему о том, о сем и о прочем. Он сидел на стуле, свернувшись в клубок, чудом удерживая равновесие. Оперевшись затылком об стену, он выгибался всем телом, ножки стула отрывались от пола и возникало ощущение неопределенной невесомости, да, он так это называл.

Ритка улыбалась и говорила, говорила, подливала чай, теплый, до невозможности крепкий чай.

- Игорек, честно говорю, я не обиделась. Я устала, конечно устала, я в твои глаза устала смотреть и искать в них приговор нашей совместной жизни. Устала приходить в твой дом и бояться каждый раз увидеть что-нибудь страшное... Ты же настоящий, я не могу любить что-то или кого-то ненастоящего. Что и требовалось доказать. - Махнула рукой и замолчала.

Он перестал балансировать на диком стуле, допил чай и молча ушел в комнату.

Полчаса пропадал в дебрях квартиры, потом снова вышел на кухню и дал ей лист бумаги:

- Читай. Это тебе.

Ритка пожала плечами и побежала глазами по неровным строчкам, по кривым буквам...

"Я знаю, что я веду себя очень глупо. Я знаю, что тебе очень тяжело со мной. Все это время (а это самое лучшее время, если время вообще бывает лучшим) весь этот долгий и нудный, безумный марафон, который ты выдержала вместе со мной... Все это время я жил с надеждой и верой в то, что меня придумал старый добрый Дж. Кей Эткинс, придумал для того, чтобы поселить меня в самом лучшем рассказе, который когда либо был придуман человеком. И вот теперь старика больше нет, а я продолжаю жить. Я не исчез, не испарился, не превратился в голема у которого отобрали ту искру, которая заставляет его жить. Думать. Одним словом - существовать. И я наконец-таки понял, что все мои выдумки просто удивительная болезнь, которая завладела мной целиком и полостью. Hо теперь все будет в порядке. Я обещаю тебе - я больше не буду вспоминать об этом. Hикогда в жизни я не переступлю порог в мою маленькую комнату безумия. Я знаю, что я настоящий. И это только благодаря тебе. Спасибо, и если можешь прости..."