На веревке аккуратным рядком висели его трусы и майки.
Ники и Даниэлла выскочили со двора на своих воображаемых деревянных лошадях и побежали рядом с ними, а затем Тернер отправил их назад, пообещав, что скоро они тоже прокатятся верхом.
Вдвоем они отправились в путешествие по длинной извилистой дороге, по которой Шейла приехала сюда. Ей показалось, что с тех пор прошло много лет.
И вдруг Тернер направил своего коня в бескрайние степные просторы. Шейла подумала, что он не случайно выбрал то место, где они свернули с дороги, и оно наверняка было с чем-то для него связано.
Ее спутник непринужденно возвышался в седле и, казалось, был рожден для верховой езды, что, впрочем, соответствовало истине.
— Я представляю тебя верхом на свирепом жеребце с дикими глазами, которые мечут молнии, — сказала Шейла.
— Как в кино?
— Точно.
— Он встает на дыбы и несется вперед?
— Точно так!
— Мне не хотелось бы иметь такого коня. Я хочу, чтобы моя верховая лошадь была спокойной и послушной, как этот старый приятель.
— Ну и как ты делаешь их такими, как он? Расскажи мне все с самого начала.
Тернер взглянул на нее, чтобы понять, шутит она или говорит серьезно. Но она не шутила, и он сразу понял это. Шейла испытала странное удовольствие, что он сумел прочитать ее мысли. И Тернер начал свой рассказ о том, как он воспитывает дикого жеребенка, как приручает его.
— Черт побери, — сказал он, ласково улыбнувшись, и эта улыбка была такой чувственной, что у нее все сжалось внутри. — Готов поспорить, что до смерти наскучил тебе своими рассказами.
И не успела Шейла возразить, что еще никогда ей не было так интересно, как он поскакал вперед по высокой траве, увлекая ее за собой в быстром галопе, а затем так же неожиданно перешел на неторопливый шаг.
Они взбирались на невысокие холмы и спускались в овраги, один раз даже вспугнули пару оленей, выскочивших им навстречу. Тернер и Шейла осадили лошадей и наблюдали, как олени убегают прочь.
— Так гораздо лучше, — сказал Тернер, взглянув на нее.
— Что?
— У тебя появился румянец. Ты ведь редко бываешь на свежем воздухе, правда?
— Почти не бываю, — призналась она, хотя не была уверена, что этот румянец появился благодаря их прогулке. — Я работаю дома, сочиняю музыку на рояле.
— Расскажи мне об этом.
Она внимательно посмотрела на него, стараясь понять, не шутит ли он. Он не шутил.
Их лошади шли бок о бок. Шейла рассказывала Тернеру о своей жизни в Портленде, объясняла, что ее не устраивает в работе над «Шоу Поппи Перчинки» (Макового Зернышка).
Тернер слушал и прервал только один раз, чтобы обратить ее внимание на золотистого орла, лениво кружившего над ними.
— О, — воскликнула Шейла. — Я замучила тебя своими рассказами. — Она улыбнулась и, дернув поводья, обогнала его. — Поймай меня, — крикнула она.
И они снова понеслись по холмам и оврагам. Тернер, конечно, спокойно мог догнать ее, но он держался немного позади, позволяя ей прокладывать свой путь через его земли. Он был не просто владельцем этой земли, эти просторы стали частицей его души. Они взобрались на вершину холма. Шейла остановилась, и Тернер подъехал к ней.
— Я тебя совсем заболтала.
— Вовсе нет. Ты почти ничего не сказала.
— Мне очень приятно общаться с тобой, гораздо приятнее, чем с людьми, которых я давно знаю.
— Я рад, — просто ответил Тернер. — Расскажи мне еще о себе.
Она рассмеялась и неожиданно смутилась:
— Мне больше нечего рассказывать.
— Я уверен, что это не так. Ты еще не рассказывала мне о том, что тебе нравится больше всего.
— Вот это, — ответила она, поглаживая влажную шею лошади и кивком указывая в сторону горизонта.
— А что еще? То, что было до этого?
А жила ли она вообще до этого момента? Шейла напрягла память.
— Горячий душ в прохладное утро, — заявила она. — И новые сандалии.
— Новые сандалии? — Он недоверчиво посмотрел на нее. — Большинство девушек сказали бы, что это бриллианты или путешествие на Гавайи.
— О, — смутившись, ответила Шейла. — Я не знала, что ты спрашиваешь о таких вещах.
— Хорошо, я говорил именно об этом.
— Тогда ясно. Это Иоганн Пэйчелбел!
— Это твой друг?
Она расхохоталась, обратив внимание на еле заметные зловещие нотки в его голосе. Его взгляд помрачнел.
— Нет, только, если я, конечно, не выгляжу старше. Он сочинял музыку в самом начале восемнадцатого века. Этот композитор создал мое любимое музыкальное произведение. Оно называется «Песнопение».
— Но ведь у тебя действительно есть друг, правда?
Он произнес это так, будто не верил, что у нее нет друга.
— Что-то вроде того, — неохотно призналась она.
— Что-то вроде того? На этот вопрос обычно отвечают или «да» или «нет».
Но как она могла ответить «да»? Ведь рядом с Барри она никогда не чувствовала себя так, как сейчас. Ее жизнь никогда не была такой насыщенной, открытой всему миру, полной надежд и восторга.
Шейла никогда не встречала человека, который бы притягивал ее к себе сильнее, чем Тернер. Она до мельчайших подробностей запомнила его лицо, изгиб губ, его глаза и сильное мускулистое тело.
— Он просто друг, — ответила Шейла. Она поняла, что это правда. Может быть, она вышла бы за Барри замуж, поддавшись на уговоры своей матери. Но теперь этому никогда не бывать.
