Ожидания Бена Уикса - [48]

Он силой поднял Ахмеда на ноги, подвел его к большому, в полный рост, зеркалу позади двери.

– Смотри, Ахмед.

Состриженные волосины торчали у того вдоль ворота, цеплялись за волокна свитера.

Ахмед откинул назад волосы, чтобы как есть увидеть выбритую полоску, и понял, что выглядит совершенно по-дурацки – именно так, как и хотелось тому, кто это с ним сотворил. Его лоб, щеки и губы как-то разом набрякли, потяжелели. Бену больно было это наблюдать.

– Ладно, – произнес Ахмед и, помолчав, добавил: – Если на то имеется такая веская причина.

Бен отогнул пошире угол ковра, переставил стул на открывшийся участок пола перед зеркалом, и Ахмед сел. Мгновение подумав, Бен взял одно из своих полотенец и накинул на плечи Ахмеду. Воткнул вилку от машинки в розетку внизу у двери. Лицо у Ахмеда застыло. Бен сместил выключатель на боку машинки, и она уютно заурчала. Бен поднес ее к правой части лба Ахмеда и провел сквозь волосы, которые с пугающей легкостью стали падать вниз. Когда они начали осыпаться на глаза, Ахмед зажмурился.

Волосы падали ему на плечи, на колени, на узкий краешек сиденья за его спиной, на пол. Проходя по волосам, машинка гудела приглушеннее, а выбираясь на остриженный участок, сразу издавала громкий звук.

Бен быстро уяснил, что, желая получить верную длину, надо вести машинку против роста волос. Краями режущей кромки он обработал волосы вокруг ушей Ахмеда, сразу припомнив, как запускал нож в сустав индюшачьей ноги в тот единственный раз, когда отец позволил ему разделывать запеченную индейку. Несколько раз прошелся по затылку, где волосы у Ахмеда словно вихрились и, что бы Бен ни делал, все равно торчали неровными прядками. Там, где он снова и снова водил машинкой, кожа начинала уже краснеть. Наконец Бен вынужден был признать, что это просто особенность волос его соседа. От невозможности придать Ахмеду наилучший вид, сделать его стрижку наименее сумбурной у Бена даже перехватило горло. Он представил, как Эннис вместе с Фитци и Иэном в этот момент отрывисто хохочут над Ахмедом. Тот походил сейчас на измученного жизнью монаха, наряженного в чужой красивый свитер.

Наконец Бен выключил машинку, и Ахмед, сперва с опаской, словно боясь обжечь пальцы, провел рукой по голове, затем еще раз, словно заново знакомясь со своей неожиданной прической.

Он водил ладонью по голове туда-сюда, и, хотя лицо его оставалось угрюмым, Бену показалось, что новое ощущение все же доставляет его соседу некое удовольствие.

– Мне очень жаль, Ахмед.

– Обычно мне нравится, когда меня стригут, – произнес тот, все еще ощупывая голову. – Воздух сразу обвевает.

Они оба помолчали. Потом Ахмед повернулся к зеркалу левым боком, изучая себя в другом ракурсе, затем правым. Снова левым и снова правым. Ахмед явно уже привык к своему новому облику. Наконец он оторвал взгляд от зеркала и посмотрел Бену в глаза. Тот почувствовал себя пристыженным.

– Я что, сделал что-то нехорошее? – спросил Ахмед.

Бен молча склонил голову набок.

– У меня плохо получается постигать здешнюю жизнь?

Бен попытался придумать, как это правильно объяснить.

– Пожалуйста, помоги мне все наладить.

– У тебя все получается, Ахмед.

– Помоги, прошу тебя.

Ахмед уже достаточно натерпелся для одного дня.

– Ты в самом деле неплохо справляешься.

Ахмед разделся, чтобы принять душ. Когда он в полотенце повернулся к Бену спиной, с голыми плечами, обсыпанными короткими волосками, Бен вдруг увидел, как Ахмед будет выглядеть, когда станет гораздо старше.

Из хозяйственного шкафчика Бен принес веник и убрал состриженные волосы. Одну за другой становившиеся все меньше кучки он замел в конверт из манильской бумаги и выкинул в мусорку. Закончив прибираться, Бен опустил взгляд в корзину для мусора, и ему показалось, будто гордая голова Ахмеда теперь оказалась именно там.

* * *

Когда в тот же самый день автобусы с футболистами въехали на территорию кампуса школы Тернбулл, у Бена на манжетах рубашки и между шнурков кроссовок еще виднелись состриженные волоски Ахмеда. Бен все пытался прочитать «Тартюфа», но ему никак не удавалось сосредоточиться на тексте. Основная школьная команда ехала в автобусе позади них, и казалось странным, что, будучи в запасном составе, они должны были прибыть в кампус первыми.

Несмотря на то что эта школа находилась всего в двадцати пяти минутах езды к югу от Сент-Джеймса, деревья здесь еще не начали окрашиваться в осенние тона. «Школа Тернбулл. Осн. в 1893 г.» – значилось на металлической табличке с оранжевым напылением. Бен сознавал, что участие в запасном составе на этом матче для него ничегошеньки не значит – особенно в такой день, – но все равно ладони у него, как всегда, потели от волнения, а в автобусе царила тишина.

Газоны на территории школы Тернбулл выглядели такими зелеными и сочными, что казалось, будто они пожрали все прочие газоны и лужайки в округе, а перила оград, протянувшиеся между гранитными столбиками, были выкрашены в едва ли не светящийся белый цвет. Все таблички и указатели – на каждом здании и каждом перекрестке – были в точности такими же, как и на въезде: металлическими с оранжевым напылением и белым шрифтом. Бен вдруг понял, что в Сент-Джеймсе все таблички друг от друга хоть немного, да отличаются и расставлены, развешаны как-то бессистемно. Они миновали гигантский стеклянный куб, перед которым стоял кусок мрамора с подсвечиваемыми стальными буквами, сообщающими, что это библиотека Олстеда.