Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий - [11]
Слушай, я этого пропащего или исчезнувшего метеоролога не знаю, но готов поспорить, что Каменко и Кременко Флинстоун — это своего рода Дон Кихот и Санчо Панса каменного века мультипликации…
Деспот помолчал, глядя в развернутую бумажку, будто вместо ожидаемой карамельки обнаружил в ней окаменевшего в янтаре жука-древоточца. Так подумал я, стриженый книжный битл. Деспот прислонился к стене, опустил свое временное удостоверение личности, то есть развернутую для продолжения игры бумажку, на которой шариковой ручкой была записана тающая, исчезающая идентичность. Все это он проделывал как-то устало, и бумажка небрежно опустилась на его пузо (размером с одиночную камеру средней величины), едва заметно колебавшееся, как будто в нем пульсировала некая брюшная артерия. Потом Деспот огляделся, некоторое время, похоже, изучая стену, на которой, ей-богу, не было ничего, кроме неизвестно когда выцарапанных никому ничего не говорящих имен, обсценных рисунков и сообщений.
Не думаешь ли ты, произнес он, наконец, что жизнь в тюрьме — робинзонада, древняя история? Есть ли существенная разница между этими идиотскими граффити и рисунками какого-нибудь карманника, жулика или насильника, и теми, что на стенах пещеры Альтамиры?
Действительно, подумал я, припомнив одну ироническую философскую притчу, в которой археологи будущего, изучая наш расстроенный мир, вместо глиняных животных и охотников обнаруживают на стенах только такие вот графические романы, с невероятно грудастыми самками и их подчеркнутыми атрибутами материнства, вроде Виллендорфской Венеры, с корявыми половыми органами, плачущими и пьющими кровь, с символами плодородия и культом фаллоса, вставленными в раздвинутую безголовую промежность, — как в храме Афины на острове Эгина или в святилище куроса в вагине, если вам угодно!
Может, я несколько перегнул палку, и все это не для нежных, невидимых барабанных перепонок, но я убежден, что это только для вашей пользы, ради поучения, потому что не надо прятать малышей от жизни, от смерти. Я не из тех, кто запрещает детям ходить на похороны, слушать взрослые разговоры, смотреть на наготу. И потому иди, пощупай покойника…
Вы говорите, что мои воспитательные методы слишком авангардны? Ну, мы можем только предполагать. Поиграем в Метеоролога, положив ладонь на горячий детский лоб… Хотя, ладно, несколько смягчим условия:
итак, что может случиться, если опять появятся упомянутые антропологи из будущего и обнаружат тени Каменко и Кременко, этих симпатичных придурков из мезозойского соседства на доске для комиксов в пещере Платона, или застывших, как в Помпеях, после извержения медийного вулкана?
Так вот до чего я дошел в нашей поучительной истории, предназначенной, прежде всего, молодым, в своем «Любимчике», в этой дидактической поэме, дошел до места, начиная с которого утверждаю, что люди мечтали о боге не как о единственно возможном идеале, но о сверхчеловеке, то есть о полубоге, в лучшем случае — о боге с человеческим лицом. Целый бог слишком тяжел, как зубная боль. В основном, склонность к несовершенному, на три четверти божеству или преувеличенному человеку (который был бы богом без силы, не будь у него одной страшной тайны в виде дефекта речи, известной как язык) существует с незапамятных времен, с тех пор как стали ожидать Благую Весть. Иисус, заклятый спаситель утопленников. А кто такие Супермен, Бэтмен или доисторический Мандракк, разве не легкие пародии на него?
А Каменко/Кременко? Эта пародия на пародию, тень тени? Что с ним делать нашим далеким, еще не родившимся археологам? К какому выводу они бы пришли, оказавшись в этом мультфильме?
Просто они обнаружат цивилизацию, искаженную насмешкой, сумму просчетов и тупиков, пьяненьких простоватых ангелов, все то, что мы видим. Консервные ножи из меч-рыбы, пылесосы из игуаны, подъемный кран из динозавра и прочие симпатичные примеры цивилизованного «естественного» уничтожения. Все наше знание приближает нас к нашему незнанию, оно приближает нас к смерти, которая не приближает нас к богу… И кто тут мог что-нибудь придумать, по праву задается вопросом каменный идол? Нужны ли нам теоретические короткие рассказы, знание, сжатое до рок-песен, видеоигр, компьютерного вируса? Где, дети мои дорогие, мудрость, утерянная в знании, а где знание, исчезнувшее в информации?
Мифический Супермен в соответствии с легендой пропагандирует американский образ жизни, а Каменко/Кременко — глупость как латентную форму уничтожающего прозябания. Это для вас звучит слишком умно? Но теперь представь себя, о, бледное дитя, что именно ты, только что отнятый от искусанной, окровавленной материнской груди, при помощи ломающейся машины времени оказываешься в каменном, непоколебимом веке. Где выключатель, где пуговица на рубашке?.. Это старая сказка: ты оторвался от земли, не разбираешься в машинах. И вот остается тебе только начать рисовать на песке комикс о герое, который, в отличие от тебя, все знает. О том, который похож на тебя, но превращается в силача, как только съедает что-нибудь полезное.
Но только смотри (не бери пример с меня, неисправимого грешника, послушай меня), чтобы этот универсальный всезнайка, богочеловеколикий истолкователь вместо шпината (как Моряк Попай), криптона, каменного бронтобургера и тому подобных рекламируемых лакомств от повара божественной силы, — не выбрал на обед именно тебя, сынок.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В романе передаётся «магия» родного писателю Прекмурья с его прекрасной и могучей природой, древними преданиями и силами, не доступными пониманию современного человека, мучающегося от собственной неудовлетворенности и отсутствия прочных ориентиров.
События книги происходят в маленьком городке Паланк в южной Словакии, который приходит в себя после ужасов Второй мировой войны. В Паланке начинает бурлить жизнь, исполненная силы, вкусов, красок и страсти. В такую атмосферу попадает мясник из северной Словакии Штефан Речан, который приезжает в город с женой и дочерью в надежде начать новую жизнь. Сначала Паланк кажется ему землей обетованной, однако вскоре этот честный и скромный человек с прочными моральными принципами осознает, что это место не для него…
«…послушные согласны и с правдой, но в равной степени и с ложью, ибо первая не дороже им, чем вторая; они равнодушны, потому что им в послушании все едино — и добро, и зло, они не могут выбрать путь, по которому им хочется идти, они идут по дороге, которая им указана!» Потаенный пафос романа В. Андоновского — в отстаивании «непослушания», в котором — тайна творчества и движения вперед. Божественная и бунтарски-еретическая одновременно.
Это книга — о любви. Не столько профессиональной любви к букве (букве закона, языковому знаку) или факту (бытописания, культуры, истории), как это может показаться при беглом чтении; но Любви, выраженной в Слове — том самом Слове, что было в начале…