– Вот как…
– Да. Я почувствовал, что седею. В заявлении этом Путна пишет: «Да, в моей квартире готовилось террористическое покушение, плелся заговор против членов правительства, Сталина, Молотова. Во всех этих разговорах принимал самое ближайшее участие, самое активное участие Климент Ефремович Ворошилов». И последняя фраза, выжженная в моем мозгу: «Все это может подтвердить мой домашний врач, доктор Миролюбов».
Крист свистнул. Смерть придвинулась слишком близко к Миролюбову.
– Что делать? Что делать? Как говорить? Почерк Путны не подделан. Я знаю его почерк слишком хорошо. И руки не дрожали, как у царевича Алексея после кнута – помните эти исторические сыскные дела, этот протокол допроса петровского времени.
– Искренне завидую вам, – сказал Крист, – что любовь к литературе все превозмогает. Впрочем, это любовь к истории. Но если уж хватает душевных сил на аналогии, на сравнения, хватит и для того, чтобы разумно разобраться в вашем деле. Ясно одно: Путна арестован.
– Да, он здесь.
– Или на Лубянке. Или в Лефортове. Но не в Англии. Скажите мне, Валерий Андреевич, по чистой совести – были ли хоть какие-нибудь неодобрительные суждения, – Крист закрутил свои воображаемые усы, – хотя бы в самой общей форме.
– Никогда.
– Или: «в моем присутствии никогда». Эти следственные тонкости вам должны быть известны.
– Нет, никогда. Путна – вполне правоверный товарищ. Военный. Грубоватый.
– Теперь еще один вопрос. Психологически – самый важный. Только по совести.
– Я везде отвечаю одинаково.
– Ну, не сердитесь, маркиз Поза.
– Мне кажется, вы смеетесь надо мной…
– Нет, не смеюсь. Скажите мне откровенно, как Путна относился к Ворошилову?
– Путна его ненавидел, – горячо выдохнул Миролюбов.
– Вот мы и нашли решение, Валерий Андреевич. Здесь – не гипноз, не работа господина Орнальдо, не уколы, не медикаменты. Даже не угрозы, не выстойки на «конвейере». Это – холодный расчет обреченного. Последнее сражение Путны. Вы – пешка в такой игре, Валерий Андреевич. Помните, в «Полтаве»… «Утратить жизнь – и с нею честь. Врагов с собой на плаху весть».
– «Друзей с собой на плаху весть», – поправил Миролюбов.
– Нет. «Друзей» – это читалось для вас и для таких, как вы, Валерий Андреевич, милый мой «гаудеамус». Тут расчет больше на врагов, чем на друзей. Побольше прихватить врагов. Друзей возьмут и так.
– Но что же делать мне, мне?
– Хотите добрый совет, Валерий Андреевич?
– Добрый или злой, мне все равно. Я не хочу умирать.
– Нет, только добрый. Показывайте только правду. Если Путна захотел солгать перед смертью – это его дело. Ваше спасение – только правда, одна правда, ничего кроме правды.
– Я всегда говорил только правду.
– И показывал правду? Тут есть много оттенков. Ложь во спасение, например. Или: интересы общества и государства. Классовые интересы отдельного человека и личная мораль. Формальная логика и логика неформальная.
– Только правду!
– Тем лучше. Значит, есть опыт показывать правду. На этом стойте.
– Не много вы мне посоветовали, – разочарованно сказал Миролюбов.
– Случай нелегкий, – сказал Крист. – Будем верить, что «там» отлично знают, что к чему. Понадобится ваша смерть – умрете. Не понадобится – спасетесь.
– Печальные советы.
– Других нет.
Крист встретил Миролюбова на пароходе «Кулу» – пятый рейс навигации 1937 года. Рейс «Владивосток – Магадан».
Личный врач князя Гагарина и Витовта Путны поздоровался с Кристом холодно – ведь Крист был свидетелем душевной слабости, опасного какого-то часа его жизни, и – так чувствовал Миролюбов – ничем не помог Валерию Андреевичу в трудный, смертный момент.
Крист и Миролюбов пожали друг другу руки.
– Рад видеть вас живым, – сказал Крист. – Сколько?
– Пять лет. Вы издеваетесь надо мной. Ведь я не виноват ни в чем. А тут пять лет лагерей. Колыма.
– Положение у вас было очень опасное. Смертельно опасное. Счастье не изменило вам, – сказал Крист.
– Подите вы к черту с таким счастьем.
И Крист подумал: Миролюбов прав. Это слишком русское счастье – радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышака.
На Колыме Крист и Миролюбов не встречались. Колыма велика. Но из рассказов, из расспросов Крист узнал, что счастья доктора Миролюбова хватило на все пять лет его лагерного срока. Миролюбов был освобожден в войну, работал врачом на прииске, состарился и умер в 1965 году.
