Озеро скорби - [21]

Эти придурки в мастерской не давали ему прохода весь день, доставали насчет того, как американка смотрела на него, спрашивали, правда ли, что американкам всем только того и охота. Он терпеть не мог такие разговоры и чувствовал себя так, словно голова вот-вот треснет. И каждый день одно и то же; они всегда находили поводы, большие или маленькие, как бы его достать. Он почти привык к этому. Он знал, конечно, что о нем ходят разговоры, и даже знал какие, что он на голову стукнутый. Чего они не понимали, так это того, что все его странности были защитой; он сознательно принял такую манеру поведения, чтобы держать их на расстоянии.

Вскоре после того, как он вернулся в мастерскую, кто-то еще пришел и рассказал, что археологи на раскопках болотной дороги нашли еще одно тело, и на этот раз подозрительное, судя по всем прибывшим полицейским машинам и микроавтобусам. Сложно было скрыть происходящее, когда кругом кишат полицейские машины и на пустых болотных дорогах это видно на многие мили. Новости разошлись, и вокруг зашептались: все пытались угадать, кто был жертвой — тот молодой из соседнего прихода, говорили некоторые, или еще один старый труп. Кругом шептались и бормотали, и Чарли ощущал, как все вопросительно оглядывались на него.

Он надел свежую рубашку, которую мать оставила ему на стуле в коридоре. Чарли вытащил из духовки горячую кастрюлю и поставил ее на стол, туда, где ему было накрыто. Он знал, что болезнь скоро сведет отца в могилу. Какое-то время они все пытались притворяться, что это было не так, но какой смысл отрицать это теперь, при всех этих трубках и кислородных подушках, при хрипе смерти сквозь его влажный кашель? Тем временем кому-то приходилось удерживать ферму на плаву. Она была небольшая, но каждый раз, когда Чарли приходил с болота, дел тут хватало: накормить скот, собрать сено, не говоря уже о ремонте дома и обслуживании трактора. Каждую ночь он падал в постель измотанным и опять вставал в шесть утра на смену на болоте. Конца этому не было видно. Чарли возмущался своим положением и в то же время ощущал вину за то, что не делал больше. Он с волчьей жадностью проглотил свою еду, стремясь заполнить грызущую пустоту в животе и убраться отсюда. На его тарелке оставалась лишь одна вареная картофелина, когда из гостиной вышла мать, неся поднос с наполовину съеденным обедом отца; каждый день он съедал чуть-чуть меньше, чем за день до этого. Елейная музыка по радио неожиданно оборвалась, и ее сменил тяжелый барабанный бой, провозглашавший о серьезности того, что должно за ним последовать:

— А вот и последние новости от «Радио Мидлендз». Гарда начала расследование смерти мужчины, чье хорошо сохранившееся тело было найдено в Лугнабронском болоте сегодня днем. Тело было найдено археологами, работавшими на участке, и личность умершего еще не установлена. Вскрытие будет проведено утром; Гарда изучает случаи пропажи людей в районе.

Диктор продолжил успокаивающе бормотать, рассказывая об уменьшении очередей за пособием по безработице и дотациях на строительство сельских дорог, но Чарли сосредоточился на выражении лица матери, выгружавшей в раковину тарелки с подноса. Она была где-то далеко от него, далеко от его отца, далеко отсюда. Чарли часто разглядывал мать, отмечая их сходства и различия: он унаследовал от нее бледную и слегка веснушчатую кожу, скулы, нос и линию роста волос. Иногда мама словно светилась изнутри, а иногда, как сейчас, была недосягаема, будто ее видно было сквозь темное окошко, в котором, если подойдешь поближе, увидишь только собственное отражение. Может, она, как и Чарли, не представляла, как собрать ускользающие бесформенные мысли и начать преобразовывать их в слова. Внезапно память перенесла его обратно на болото, и он снопа увидел темный, сырой торф вокруг изуродованной головы мертвеца.

— Я его видел, — сказал Чарли.

Она повернулась к нему, словно только что пробудилась от сна.

— Кого?

— Мертвеца на болоте. Он был весь черный…

— О Господи. Чарли, я не хочу этого слышать.

— Завтра это будет по телевизору и во всех газетах. Но самое странное они даже не упомянули. Я был там. Я это видел. У него на шее была кожаная веревка с тремя узлами… а на руке часы.

Руки матери неожиданно замерли в мыльной воде, и она уставилась на них. Наконец она заговорила.

— Какие часы?

— Не знаю… просто обычные наручные часы с браслетом. Как следует я не разглядел, там все проржавело.

Зачем он ей об этом рассказал? Чарли выработал в себе привычку рассказывать матери всякое вранье, чтобы спровоцировать у нее реакцию. Эта история звучала как одна из самых откровенных его баек — только вот она была правдой. Он не рассказал ей, что больше всего выбило его из колеи — этот кожаный ободок вокруг шеи мертвеца здорово смахивал на талисман удачи, который Чарли сделал сам себе из шнурка.

Чарли встал и отнес свою тарелку в раковину. Выходя из дома и направляясь к ограде у зарослей, он знал, что мать наблюдает за ним из окна кухни. Но иначе было невозможно; ему обязательно надо было выйти из дома и глубоко вдохнуть свежего летнего воздуха. Иногда он начинал задыхаться в этих комнатах, полных тяжелого молчания. Чарли хотел отринуть все это: все эти ожидания, что на него возлагали, и особенно отчаянное убийственное беспокойство о том, что люди могут подумать. Он широкими шагами перешел поле за домом, направляясь к боярышнику в углу, чтобы перелезть через забор и через ближайший холмик подойти к своей пасеке.