Озеро Радости - [2]
— Что вам нужно? — тихо спрашивает «хозяюшка».
— В эркерах южного крыла ламбрекен делаем со свагой или жесткой панелью? — тараторит он.
— Что? — переспрашивает женщина.
— Эркеры! Южное крыло! Там хозяин ламбрекен утвердил. Так вот, его со свагой делать? Или проклеенной жесткой панелью?
Женщина растерянно пожимает плечами.
— А у хозяина самого нельзя уточнить? — нетерпеливо переминается рабочий.
Смотрящая телевизор поворачивается в сторону белой массивной двери, в которую упирается лестничный пролет на втором этаже, и торопливо отвечает:
— Нет, хозяина тревожить нельзя.
Брат Марио растерянно крякает. В его мире не бывает такой степени занятости, которая не позволяет решить вопрос со свагой на ламбрекене. Он стоит некоторое время, покачиваясь вперед-назад, как будто ожидает, что «хозяюшка» все-таки оттает и позовет владельца дома. Наконец предлагает:
— Ну тогда давайте решать сами. Своими, так сказать, умственными силами. Организуем свагу? По мне, так красиво будет. Такая, знаете, расслабленная динамика.
— Давайте делать свагу, — равнодушно отвечает женщина. — Если красиво.
— Хм! Кабы все так просто! — Мужчина еще больше оживляется.
Он выглядит как человек, который рассказывал анекдот и вот сейчас подошел к его кульминации. Сейчас станет смешно.
— В том и затык, что там ламбрекен идет по нижней кромке, у вас же там лепнина, и если делаем симметричную свагу с провисом, тогда центральная створка цеплять будет. Понимаете? Цеплять! Фурнитурой по жаккарду!
Он чуть в ладоши не хлопает от того, как точно описал заминку. Третий этаж тем временем оживает — над головами разговаривающих слышатся мелкие птичьи шажки.
— Тогда давайте без сваг.
Смотревшая телевизор поворачивается в сторону шагов. Видно, что они занимают женщину больше брата Марио, больше разговора о ламбрекене и даже больше того сарабандового молчания, которое источает белая дверь в конце лестничного пролета.
Шажки сверху ускоряются, на лестницу слетает их обладательница. Шелковое платье в алых маках перехвачено по бедрам полотенцем, между пальцами ног торчат ватные тампоны: девушке делали педикюр. Разрез ее глаз скальпельно-острый, о ресницы можно порезаться. У нее узкие тонкие губы, разогретые до красноты помадой. На эти губы хочется подуть, чтобы они остыли. Она вся натянута, как высоковольтный провод, всмотрись — и различишь голубоватое электрическое свечение под кожей. Маленькая грудь ходит под платьем так, будто наверху девушка была занята совсем не педикюром. Красавица застывает на площадке лестничного пролета, у белой массивной двери. Дверь прикрывает ее спину как щит, еще больше подчеркивая хрупкость фигуры. Она значительно моложе «хозяюшки». Красавица растягивает полыхающие помадой губы в широкую, но не ровную улыбку и спрашивает таким голоском, каким барышни на всякий случай уточняют у возлюбленных, действительно ли те их любят:
— И что тут происходит, не поняла?
«Хозяюшка» молчит и теребит пульт от телевизора. У нее пухлые и не очень красивые ладони. Брат Марио разводит руками, а потом озадаченно хлопает себя по бедрам. Он еще раз всматривается в обручальное кольцо сидящей в кресле, потом переводит взгляд на маленькую грудь, тонущую в алых маках. Дюймовочка принимается колоть сыр с остервенением — она вонзает рапиру прямо в центр айсберга и тянет на себя обеими ручками.
— Что тут происходит, я спрашиваю? Что это ты тут раскомандовалась? — Красавица театрально обводит зрителей взглядом.
Она спускается по лестнице — спина прямая, плечи назад, с носка на пятку, с медленным покачиванием на мыске, как по подиуму. Полотенце развязывается и соскальзывает на пол, но она профессионально не обращает на это внимание. Пожалуй, она похожа на Минерву — в том виде, в котором ее могут имитировать в ночном клубе перед началом эротического шоу.
Минерва обходит парализованного Марио и продолжает свой речитатив:
— Тебе что сказали? Где твое место? Во флигеле твое место! Во флигеле! И входить со двора! Чтобы людям жить не мешала! Машину тебе оставили, флигель тебе отвели — живи, молись! Радуйся!
Молчание женщины распаляет Минерву по тому же военному закону, по которому бегство врага заставляет оборонявшуюся армию пуститься за ним вдогонку:
— Пожалели тебя — спасибо скажи! Спасибо людям скажи! Не развелся что — так это от нехватки времени! Так что сиди, молись! Во флигеле! И свою эту… — Красавица долго не может подобрать слово для обозначения девочки и в результате выдает нечто не вполне подходящее: — Эту прошмандовку свою, свою прошмандовку эту малую при себе держи! Чтобы из флигеля не высовывалась!
Дюймовочка дробит отвалившийся от глыбы сыра кусок быстрыми сильными ударами. Рапира зажата в кулачке, девочка полностью сконцентрирована на серебряном блюде и, кажется, не слышит, как взрослые ссорятся. Женщина, смотревшая телевизор, в библейской надежде повернула голову к белым дверям, венчающим лестничный пролет. По ее щекам крадутся вниз два влажных ручейка.
— Еще раз тут рот раскроешь — я тобой займусь! Поняла? Отложу все и займусь! Дам под жопу — полетишь в панельку в Малиновке! Тридцать квадратов, до метро шесть остановок!
Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.
Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.
Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.
«Карты, деньги, два ствола» в беларуской провинции или «Люди на болоте» XXI столетия? Эта гангста-сказка с поганщчиной и хеппи-эндом — самая смешная и трогательная книга писателя.
Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.
Сборник рассказов о посмертии, Суде и оптимизме. Герои историй – наши современники, необычные обитатели нынешней странной эпохи. Одна черта объединяет их: умение сделать выбор.
Вторая половина ХХ века. Главный герой – один… в трёх лицах, и каждую свою жизнь он безуспешно пытается прожить заново. Текст писан мазками, местами веет от импрессионизма живописным духом. Язык не прост, но лёгок, эстетичен, местами поэтичен. Недетская книга. Редкие пикантные сцены далеки от пошлости, вытекают из сюжета. В книге есть всё, что вызывает интерес у современного читателя. Далёкое от избитых литературных маршрутов путешествие по страницам этой нетривиальной книги увлекает разнообразием сюжетных линий, озадачивает неожиданными поворотами событий, не оставляет равнодушным к судьбам героев и заставляет задуматься о жизни.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Церемония объявления победителей премии «Лицей», традиционно случившаяся 6 июня, в день рождения Александра Пушкина, дала старт фестивалю «Красная площадь» — первому культурному событию после пандемии весны-2020. В книгу включены тексты победителей — прозаиков Рината Газизова, Сергея Кубрина, Екатерины Какуриной и поэтов Александры Шалашовой, Евгении Ульянкиной, Бориса Пейгина. Внимание! Содержит ненормативную лексику! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)