Озаренные - [31]
— Кустарничать будем — механизация влетит в копеечку, — сказал Несветай.
— А ты о людях думай, потом уж копейки подсчитывай. Сколько у тебя на одних простоях теряют? — Ручьев сел за стол. — Были бы механизмы, этого не случалось бы... Вы хоть на одной шахте дистанционное управление наладьте.
— Химикам проще, — сказал заведующий угольным сектором Древалев, — там сама технология поток определяет. Там сама продукция сигнализирует: реакция закончилась и — сигнал.
— Угольщики должны поток начинать, — уверенно сказал Ручьев, — вы металлургам и химикам сырье даете. Оно должно однородным быть. Этого без потока не добьешься. От угольщиков весь поток индустрии зависит. И дело здесь уже не в технологии. А в психологии. Свыклись люди с ручной работой.
— Ну, это не так! — горячо возразил Матвей Данилыч Несветай.
— Ты хочешь сказать — не все свыклись... Верно. Шахтеры за механизацию, а у твоих механизаторов еще много разных причин, и объективных и субъективных. Только и знают писать объяснения о невозможности в горных условиях применить то одно, то другое новшество. А потом пришивать выводы: «Пока наиболее выгодные результаты дают ручные операции». За всем этим одно: свыклись! Свыклись с ручной работой, с ручным управлением механизмами. Ваша машина нам вот как нужна, — обращаясь к Алексею, сказал Ручьев. — Познакомьте нас с ней пока хотя бы по чертежам.
Ручьев сосредоточенно слушал объяснения Алексея о принципах конструкции машины.
«Какая уже по счету попытка механизировать труд на шахтах с крутым падением пластов! И все без результатов, — думал он. — А печальная история с этой академической машиной, за которую получили звание лауреатов восемь человек... Дело, конечно, не в лауреатстве. Можно и за неудачное дерзание награждать. Неудачи бывают разные. Но ведь те восемь просто авантюристы от техники».
Секретарь снова почувствовал себя раздраженно-неловко, как всегда при встрече с шахтерами той шахты, где испытывали машину этих ловкачей.
Алексей, увлеченный объяснениями, не замечал раздраженности Ручьева, но инструкторы ловили каждый взгляд секретаря обкома. Это чувствовал хорошо Ручьев, и это еще больше нервировало его: смотрят, как бы не промахнуться. Быстро привыкают к этой повадке. Может быть, потому, что становятся штатными, «аппаратчиками».
«А ведь хорошая машина, кажется», — подумал Ручьев и взглянул на Древалева. Тот сидел, что-то записывая в блокнот. «Наверное, уже решение пишет».
Секретарь знал страсть Древалева к решениям.
Алексей делился всем, даже своими сомнениями: ему казалось, что скалывающие резцы будут быстро срабатываться, не выдержат долгого сопротивления углей.
— Не беда, — ободрил его Ручьев, — попросим наших металлургов специальную сталь прокатать. Сопротивление углей дело не страшное... Не было бы другого сопротивления. Знаете, какое самое страшное? Человеческое. Косность! Это превзойдет все металлы и минералы... И думаю, что с таким сопротивлением вам придется встретиться. Есть еще люди, шарахающиеся от техники. До войны мне пришлось одну нелепую историю наблюдать в Савурском районе. Там две шахты — больше предприятий нет. В лавах работали саночники. Знаете эту дикую специальность — тащит человек лямкой на четвереньках короб с углем по лаве. Бурлак под землей. Решили установить конвейер. Саночники — протест: оставьте санки. Что за черт? Людей от дикого труда освобождают, а они протестуют. Собрали их, стали выяснять, в чем дело. Оказывается, каждый саночник сельским хозяйством занят. Работа в шахте для него — дело подсобное, сезонное. Таскает он санки, пока не поставит дом, не купит корову. А заработки на санках хорошие. Один из них выступил на собрании и говорит: «Я на санках четыре тысячи в месяц выгоню, а на машине дадут ставку, да и заговей». Внедрить машину — это не меньше, чем изобрести ее.
Ручьев что-то пометил в блокноте и стал расспрашивать, какую зарплату будут получать машинисты «Скола».
— Это дело не последнее, — подчеркивал он. — Хороший забойщик две с половиной — три тысячи рублей зарабатывает. Вот такую зарплату и машинистам установим... Вы на меня не обижайтесь, что я к вам на шахту не приехал, — пожимая руку Алексею, говорил Ручьев. — Как только прибудет «Скол», обязательно побываю. А сейчас время посевное, некогда. Но вы поддерживайте со мной связь... Мне стыдно приезжать на шахты, где до сих пор ручная добыча. Придешь в «нарядную» — кажется, что каждый забойщик на тебя с укором смотрит, когда, мол, вы, товарищи руководители, займетесь по-настоящему механизацией на крутопадающих пластах? За подготовкой испытаний сам проследи, — обращаясь уже к Матвею Данилычу, наказывал Ручьев. — Черкасов почему-то к этому делу с холодком отнесся.
— Не отказался же он испытывать машину, — возразил Матвей Данилыч.
— Черкасов конь выезженный, — улыбнулся Ручьев, — отказываться не отказывался, а молча отстранился...
Из обкома Алексей проехал прямо в гостиницу. В вестибюле его окликнул низенький, розовощекий горный инженер в большой фуражке, налезавшей на уши. «Федя Белевцев! Друг дорогой! Милый, восторженный товарищ студенческих лет!..» Они обнялись и расцеловались. Вот это встреча!
В романе рассказывается о деятельности Владимира Ильича Ленина — создателя Красной Армии и организатора обороны молодой Советской республики. Автор сосредоточил главное внимание на показе событий от октября 1917 до сентября 1918 года. На страницах романа раскрывается титаническая деятельность Ильича по руководству обороной, а также экономической и политической жизнью страны, когда решались судьбы государства и рожденной Октябрем Советской власти.
Из яркой плеяды рабочих-революционеров, руководителей ивановского большевистского подполья, вышло немало выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства. Среди них выделяется талантливый организатор масс, партийный пропагандист и публицист Павел Петрович Постышев. Жизненному пути и партийной деятельности его посвящена эта книга. Материал для нее щедро представила сама жизнь. Я наблюдал деятельность П. П. Постышева в Харькове и Киеве, имел возможность беседовать с ним. Личные наблюдения, мои записи прошлых лет, воспоминания современников, а также документы архивов Харькова, Киева, Иванова, Хабаровска, Иркутска воссоздавали облик человека неиссякаемой энергии, стойкого ленинца, призвание которого нести радость людям. Для передачи событий и настроений периода первых двух пятилеток я избрал форму дневника современника.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.