Озарение - [3]

Но состояние здоровья Любы резко ухудшается. Возвращается Станюкович, как писала мемуаристка, близко его знавшая, "внутренне подавленный и убитый мыслью о неизбежной смерти любимой дочери". Однако в Петербурге приходится преодолевать себя и заниматься новым изданием, которое с первых же шагов привлекает самое пристальное внимание цензуры. Борьба "на два фронта" за несколько месяцев в конец изматывает Константина Михайловича. Он вновь рвется к дочери, да и ему самому необходимо пройти курс лечения. В середине марта 1884 года Станюкович отправляется на известный курорт Баден-Баден, куда жена перевезла Любу.

Во время пребывания за границей писатель часто встречается с политическими эмигрантами Степняком-Кравчинским, Кропоткиным, Дейчем, Верой Засулич, Ольгой Любатович. Он не подозревает, что здесь, вдали от России, за каждым его шагом внимательно следит недреманное полицейское око. Да и откуда взяться подозрению? Константин Михайлович сочувствует народническим идеям, разделяет представления народников о будущем России. Но к практической деятельности партий "Земля и воля", "Народная воля" он непричастен.

Однако стражи порядка иного мнения о литераторе Станюковиче. Он давно уже обратил на себя внимание проповедью "нигилизма". А в ту пору, когда прошло всего три года со дня убийства государя-императора Александра II, любой контакт с вдохновителями цареубийц воспринимается властями как приверженность к стану "злоумышленников".

И как только писатель пересекает российскую границу, его берут под стражу. В столицу он возвращается "на казенный счет" под конвоем и сразу же препровождается в Петропавловскую крепость, где проводит целый год, ожидая решения своей судьбы.

В августе того же 1884 года умерла Люба. Метой о перенесенных в те дни страданиях отца до конца жизни остался нервный тик. По сравнению с навалившимся горем остальное казалось уже мелочами. Но для дальнейшей жизни эти мелочи имели существеннейшее значение. Журнал "Дело", в который Станюкович вложил все свои средства, принес ему полное разорение. И когда в мае 1885 года писателю объявили "высшую милость" (ему предстояла высылка на три года в Западную Сибирь, "в места не столь отдаленные"), он был так же нищ, как и двадцатью одним годом раньше - в момент увольнения из флота.

В июне того же года измученный, больной и, казалось бы, совершенно сломленный всем, что обрушилось на него в одночасье, Константин Михайлович с семьей прибывает в Томск.

И вот тут-то происходит чудо. Оказавшись за тысячи верст от океанского простора, в глубине Сибири, писатель вдруг обращается к давнему периоду своей жизни, к юности, проведенной на корабельной палубе. И в первых же написанных им в Томске морских рассказах: "Василий Иванович", "Беглец", "Матросский линч", "Человек за бортом" - жизнь русского флота, вобравшая в себя черты "береговой" российской деятельности шестидесятых годов, впервые находит колоритное, сочное отражение. Его морские рассказы дышат правдой, читатель чувствует себя так, будто сам оказался на шаткой корабельной палубе, кожей ощущает порывы ветра, соленые брызги пены, впитывает ноздрями смолистый запах снастей. Яркие, рельефные, живые люди флота - матросы, боцманы, офицеры, капитаны, адмиралы, каждый одаренный "лица не общим выражением", густой толпою сходят к читателю со страниц новых произведений прозаика.

В дальнем деревянном Томске ему пишется легко, свободно, он познает то замечательное состояние, когда, кажется, не ты сам, но какая-то сторонняя сила, мудрая и добрая, движет по бумаге твою руку.

Откуда берется это состояние? Как оно рождается? Какая работа сознания (или подсознания?) вдруг подтолкнула уже далеко не юного литератора к морской теме? Почему он, отправленный в плавание на корвете "Калевала" насильно, отдавший флотской службе лишь три года, в течение которых только и выбирал подходящий момент для прошения об отставке, столь преуспел именно в описании жизни русского военного флота?

Возможно, в том и счастье (и несчастье, конечно) писательской судьбы, что многое в ней зависит от загадочной для логиков работы интуиции. Она одна только и способна привести пишущего к этому состоянию, которое не назовешь иным словом - озарение, когда находит он и свою тему, и свои характеры, и свои неповторимые слова.

Отбыв трехлетнюю ссылку, Станюкович возвращается в Петербург. Его уже воспринимают не "одним из многих", он занял в русской литературе свое особое уникальное место. Более того - саму отечественную словесность того времени уже невозможно представить без его морских рассказов. На него возлагают большие надежды, от него ждут новых сочинений. И автор работает, не теряя ни дня.

Как раз в тот счастливый период его жизни написаны вошедшие в эту книгу две повести, о которых естественно сказать особо. Первая из них - "Грозный адмирал" - впервые напечатана в 1891 году. Вторая - "Беспокойный адмирал" - увидела свет тремя годами позже.

В персонажах "Грозного адмирала" явно угадываются прототипы родные и близкие автора. Старшая сестра Станюковича, как сообщал он позднее в письме к жене: "рыдала, что я "оклеветал" отца в "Грозном адмирале", не без ядовитости говорила, что все, что я пишу, проникнуто желчью".