Овертайм - [57]

Однажды я пришел домой и сделал Ладе предложение. 15 марта 1989 года мы расписались. Я старался ускорить процедуру регистрации, потому что вдруг начал бояться, что ее потеряю или что-то может случиться. В ЗАГСе договорился, чтобы все устроили быстрее, чем было положено по закону. Пришли Сережа Макаров, Володя Крутов, Игорь Ларионов с женами, мой близкий друг Витя Гомельский. А Саша Розенбаум принес в подарок немыслимых размеров хохломскую ложку.

Наши отношения выдержали три тяжелейших испытания. Развод и одиночество Лады, гибель Толика и, наконец, эта история с отъездом, когда я мог отправиться совсем в другую, от Америки, сторону. Мы сыграли свадьбу 15 марта, а за два дня до нее — 13 марта — меня водили к министру обороны, когда он сказал, что может сделать со мной все что угодно. И Лада обо всем этом знала.

Наверное, как награда за все мучения, наша семья оказалась в совершенно сказочных условиях для советского человека: большой собственный дом, довольно приличная, даже для Америки, зарплата. Так у нас началась совершенно новая семейная жизнь, мы же за семь лет почти никогда не жили изо дня в день вместе больше трех недель отпуска. Даже не представляли, как это выглядит. Опыт был прежней жизни — это когда ты приезжаешь домой два раза в месяц на воскресенье или убегаешь со сборов, чтобы тайно повидаться. В последний год перед отъездом я сидел каждый день дома, но была иная ситуация: нервотрепка и страх.

Мы вместе учились новой жизни, учились новому общению с людьми в мире, совершенно другом, порой странном для нас. Вместе ходили по магазинам, покупали продукты, которые тоже были в новинку. Как первый месяц после свадьбы! Прекрасно, казалось бы, зная друг друга, мы неожиданно открывали друг в друге что-то новое. Я знал, что Лада может красиво накрыть стол, вкусно готовить, причем может это сделать буквально за пятнадцать минут. Но я не знал, как она любит дом: какие-то безделушки без конца расставляет, постоянно что-то украшает. Порой ворчишь: «Для чего?» Она объясняет, что полжизни прожили в однокомнатной квартире, спали на раздвижном диване, дай хоть здесь порадоваться. Действительно, наша единственная комната в Москве была у нас и гостиной, и комнатой отдыха, и спальней — одновременно. И вдруг все отдельно! Лада начала готовить просто сумасшедшие обеды. Любую кухню изучила: итальянскую, китайскую, мексиканскую. До Нью-Джерси, когда жила одна, в ожидании моего появления, кто-то зашел — порезала колбаски, вскипятила чайник, а теперь я каждый вечер дома, нужно всегда иметь обед.

До сих пор Лада никак не может смириться, почему я все обиды и переживания держу в себе и ими не делюсь. Но так сложилось в жизни. Я с малых лет с большим уважением относился к отцу, не только чисто по-мужски, а может, даже со звериным инстинктом подражания. Отец воспитал во мне и это уважение к себе, и эту замкнутость. Так получилось, что я не был приучен, как многие дети, открываться маме, делиться с ней детскими бедами. Даже совсем маленький я все неприятности переживал в себе. И когда произошла самая большая в моей жизни трагедия, я тоже переживал ее в себе, не умея делиться горем ни с кем. Лада мне говорила: «Я вижу, что тебе плохо, рассказывай, раскрывайся. Может быть, я тебе помогу или просто, когда выскажешься, легче станет». Но я не мог ничего из себя выдавить. Странно то, что уже здесь, в Америке, я, действительно, стал с ней делиться, но пришла эта откровенность, когда мы стали жить как настоящая семья.

ЛАДА: Слава, когда его попросишь, поможет. Но я не злоупотребляю просьбами, потому что он безумно устает. Я знаю, что, если его попросить что-то купить по пути на тренировку, он сразу об этом забудет и надо еще 150 раз напомнить. У него мысли направлены совершенно в другую сторону, тем более во время сезона. Но дом пылесосит он, пакеты с мусором выносит он. Иногда Слава замечает, что я замоталась за день и с ребенком, и с готовкой, тогда сам убирает со стола, складывает посуду в машину. Но все, что касается ребенка, тут не надо и полслова говорить, это для него святое. Для ребенка — все что угодно. Надо елку поставить, он бросит все дела, даже если между играми один день, поедет, купит елку, привезет и будет сам наряжать. Правда, потом елка месяцами лежит в гараже, нет времени гирлянды с нее снять.

Я, наверное, очень счастливая женщина — никаких кулинарных капризов у мужа. Единственное, он может только пожелания свои высказать: «Давай картошечки сегодня пожарим». А так все, что дома приготовлено, он будет есть.

Я не покупаю ему вещи, я покупаю только подарки, когда Новый год, юбилей. Или вот в день Святого Валентина, как еще принято говорить, в «День влюбленных», я ему купила очень красивые ботинки. Слава вещи себе выбирает сам, когда мы вместе ходим по магазинам, но обязательно он должен спросить мое мнение. И когда одевается, перед тем как ехать на игру, всегда советуется, какой галстук лучше к какой рубашке подойдет.

Главное для него в семье, самое ценное, что есть в его жизни, — наша дочь. Рождение Настеньки перевернуло всю жизнь. Другое расписание дня, другой образ жизни. Если раньше мы были вдвоем и все исходило от наших желаний, то сейчас любое принятие решения связано с ребенком. То, что лучше для дочки, имеет решающее значение. У Славы с Настенькой вообще какая-то необыкновенная связь, которой я не перестаю удивляться. Они настолько друг друга чувствуют, что иногда теряешься. Когда он приезжает ночью, Настенька обязательно проснется — папа приехал. Счастье для нее самое большое, когда он ее с собой забирает на тренировку или погулять. Если в выходной он хочет дать мне немножко отдохнуть, он везет ее на каток или поедет что-то с ней лепить и красить, или в дискаверизон, по-нашему «Мир открытий». Как все папы, он трясется над дочкой, не дай Бог упадет или ударится. Мы собирались с ней на уроки балета, за нами днем заахала Лори, мама ее подружки Алисы. Февраль, скользко, Настенька вышла, шлепнулась и заплакала. Я пожалела ей коленочку, усаживаю ее в машину. Только отъехали, телефон в машине звонит: «Что с ребенком, почему упала?» Я говорю: «Слава, поскользнулся ребенок». — «Почему поскользнулся?» Я говорю: «Потому что скользко, лед, зима на улице». — «Почему она поскользнулась и упала?» — «Слава, дети иногда падают». Мальчиков отцы строже воспитывают, а девочки для них — принцессы. Конечно, Слава пытается быть с ней строгим, но эти ручки маленькие его обнимают: «Папочка, миленький», и все — он тает.