Овернский клирик - [59]

– Филипп, это наши гости. Они хорошие… Короткий неуверенный поклон. Парень потоптался на месте и осторожно подошел к столу. Ансельм встал и поспешил придвинуть стул. В ответ послышалось невнятное бормотание.

– Не давайте ему вина, – быстро шепнул старик. – Ему нельзя.

Рука Филиппа уже тянулась к кувшину, но один из слуг ловко отодвинул его и налил парню сладкой малиновой воды. Филипп улыбнулся, что-то проворчал и погрузил руку в поставленное перед ним блюдо с жарким.

Постепенно беседа возобновилась. Мы с Ансельмом старались делать вид, что не замечаем странного соседа. Филипп поглощал жаркое, громко чавкая и вытирая здоровенные ручищи о скатерть, пил малиновую воду, и, казалось, тоже не обращал на нас внимания. Но несколько раз я чувствовал на себе его взгляд – испуганный и недоверчивый.

После обеда один из слуг увел Филиппа, а мы отправились осматривать замок. Признаться, ничего особенно увидеть не удалось, разве что я лишний раз убедился в двух важных вещах: замок почти неприступен, однако защищать его некому – кроме двух слуг и хозяев, я не заметил ни единой живой души.

Поговорить с Ансельмом так и не удалось. Даже вечером, оставшись вдвоем в небольшой комнатке на одном из пролетов донжона, мы не решались разговаривать вслух. Наконец Ансельм не выдержал и обратился ко мне по-гречески:

– Отец Гильом… Вы заметили?..

– Не заметил, – прервал я его. – Потом.

Парень усмехнулся и с трудом проговорил:

– Не знать… они все языки. Я – ты понимаешь?

Первый раз я услыхал такое от красноречивого итальянца, но подобный слог был вполне простителен – парень говорил по-арабски.

– Понимаю, – я улыбнулся в ответ. – Но вложи меч своего нетерпения в ножны ожидания, сын мой! Да пошлет нам Аллах увидеть золотые латы всадника утренней зари, и да откроем мы тогда уста красноречия!

Ансельм несколько мгновений соображал, затем со вздохом кивнул. Похоже, его так и подмывало поделиться тем, что он видел.

– «Наступление часа – как мгновение ока или еще ближе»[30], – наставительно заметил я, прикидывая, что нам делать, если среди ночи в комнату ворвутся убийцы. Оставалось уповать на Того, о ком в той же нечестивой книге сказано «Прибегаю к Господу людей, царю людей, Богу людей, от зла наущателя скрывающего, который наущает груди людей от джиннов…»[31]

Провожал нас сеньор Доминик. К старику мы не стали подниматься, попросив передать благодарность за гостеприимство. Когда створки ворот остались позади, я еле удержался, чтобы не побежать вниз. Нет ничего страшнее, чем ждать стрелы в спину. Я помнил Палестину и странный обычай сарацин – принимать гостей, как родных братьев, – и тут же убивать за порогом, дабы не осквернять святой закон гостеприимства. Конечно, сеньор Гуго и его внуки – не сарацины, но я бы предпочел, чтобы за моей спиной оказался в этот момент замок Имадеддина Мосульского…

Только внизу, когда мы пересекли скрипящий мостик, я перевел дух. Ансельм с тревогой поглядел на меня.

– Ничего… – Я попытался усмехнуться. – Просто испугался.

– Вы?!

Я покосился на итальянца – этот паршивец ко всему еще и льстец!

– Нас не должны были выпустить, брат Ансельм. Понимаешь? Я сообразил это, когда мы поговорили со стариком.

– Но почему? – парень действительно не понимал. Я же не мог прийти в себя – и от невиданного чувства облегчения, и от удивления.

– Сеньор Гуго не зря заговорил о лограх. Он понял – я что-то знаю. Пословица о мертвых – он произнес ее на языке логров.

– Ну и что?

Объяснять было слишком долго. Но почему нас выпустили живыми? Даже после того, как мы увидели Филиппа?

– Потом, – решил я. – Давай-ка рассказывай!

Мы ускорили шаг, стараясь побыстрее оставить замок позади. Ансельм некоторое время молчал, собираясь с мыслями, затем начал:

– Если коротко… Крест над церковью. Стражники на башнях. Слуги за обедом. Слуги в коридорах. Много слуг – и много воинов.

– А на самом деле? – усмехнулся я.

– А на самом деле замок пустой! И еще – нам наливали вино, бедняге Филиппу – малиновую воду. А сами пили что-то другое.

Этого я не заметил. Острый глаз у Ансельма!

– И еще. Филипп держал левую руку то за спиной, то под кафтаном. Но когда он полез за жарким, я заметил – на ней перчатка.

– Да, – я это тоже увидел, но не придал особого значения.

– Либо перчатка очень плотная, либо его левая кисть раза в два больше правой.

– И еще пояс, – кивнул я.

– Пояс? – итальянец задумался. – Да, помню. Но в нем нет ничего необычного. Разве что очень широкий. Филипп затянул его на последнюю дырку, а ведь он – крупный парень… Но, отец Гильом, при чем здесь логры?

– Потом, – повторил я. Теперь я уже не сомневался, кого напомнило мне лицо старого сеньора. «Дэрги существуют. Они существуют, брат Гильом…» Брат Эльфрик! «Будьте настороже, брат Гильом! Это действительно опасно! Настолько опасно, что иногда стоит замуровать себя в келье на всю жизнь…» В келье… Или в заброшенном среди гор старом замке.

…У перекрестка мы оказались вовремя – солнце вот-вот должно было коснуться верхушек старых деревьев. Я огляделся – вокруг пусто. Где же Пьер? Ансельм выразительно поглядел по сторонам и предложил пройтись по дороге, ведущей вправо. Но я решил подождать. Нормандец должен появиться! Не такой он парень, чтобы нарушить слово или дать себя погубить.