Овернский клирик - [40]

3

Колокол был слышен издалека. Мы только успели выбраться из лесу и подняться на высокий бугор, откуда были видны красные черепичные крыши Артигата, как услышали мерный заунывный звон. Я перекрестился, и братья тут же последовали моему примеру – звон был погребальный. Невесело встречала нас деревня, о которой и так известно мало радостного.

Мы ненадолго остановились у перекрестка, чтобы передохнуть, прежде чем входить в Артигат. Шли мы с самого утра, шли быстро, неровными лесными тропами, и успели изрядно притомиться. Впрочем, мы были у цели. Оставалось немного – спуститься с холма.

Я уже хотел идти дальше, когда внезапно к мерному звону колокола присоединился другой звук – громкий топот копыт. Я оглянулся – несколько всадников мчали рысью, выехав из дальнего леса, куда вела одна из дорог. Их было трое, и ехали они наверняка не из Памье. Мы с Ансельмом переглянулись.

– Дорога на север, – заметил итальянец. – Где-то там замок д’Эконсбефа.

Я кивнул, решив подождать, пока всадники поравняются с нами. Брат Петр нахмурился и взял «посох» поудобнее.

Верховые были уже близко. Первый – явно сеньор, в дорогом кафтане и высокой шляпе с пером, на кровном сером в яблоках скакуне. За ним, на конях поплоше, слуги. Ни лат, ни оружия я не заметил.

Нас увидели. Первый из всадников что-то сказал одному из слуг, пришпорил своего серого в яблоках и через минуту лихо осадил скакуна в нескольких шагах от перекрестка.

– Мир вам, святые отцы!

Первое впечатление не обмануло – незнакомец был явно не из вилланов или горожан. Так держаться в седле умеет лишь тот, кто садится на коня в раннем детстве. Богатый, украшенный шитьем пояс, кинжал в золоченых ножнах, перстень с красным камнем на тонкой сильной руке…

Подъехали слуги. Господин ловко соскочил с седла и, небрежно кинув поводья одному из сопровождающих, подошел ко мне:

– Благословите, отец!

Вел он себя вежливо – куда вежливее, чем обычно ведут себя сеньоры при встрече с монахами. И выглядел располагающе – красивое загорелое лицо, короткая черная бородка, яркие, выразительные глаза. Ему было за тридцать, но смотрелся незнакомец значительно моложе.

Я благословил его и решил, что надо представиться.

– Брат Гильом? – на загорелом лице мелькнуло удивление. – Брат Гильом из Сен-Дени? Простите, я имею честь беседовать с графом де Ту из Оверни? Так это вы напугали до смерти нашего епископа?

– В таком случае вы – сеньор д’Эконсбеф, сын мой, – заметил я, решив также проявить некоторую догадливость.

– Младший, – улыбнулся он. – Доминик д’Эконсбеф, к вашим услугам, граф.

– Здесь нет графа, – напомнил я. – Перед вами смиренный брат Гильом, а это братья Пьер и Ансельм.

Д’Эконсбеф окинул взглядом внушительную фигуру нормандца, опиравшегося на «посох», вновь улыбнулся и кивнул. На Ансельма он посмотрел куда внимательнее и тоже кивнул, но уже без улыбки.

– Похоже, вести в этом округе разносятся птицами, – вскользь заметил я, когда знакомство состоялось.

– А-а-а! – понял он. – А как вы думали? Народу у нас мало, каждый путник – уже повод для разговора. А тут трое бенедиктинцев приходят прямо в дом монсеньора, доводят чуть не до обморока этого прохиндея де Юра…

– И епископа, – напомнил я.

– Да. Неделю назад он получил письмо и тут же уехал. Монсеньор, конечно, не спешил делиться новостями, но Памье – городишко маленький. Уже на следующий день все знали, что Его Высокопреосвященство Орсини шлет к нам высокоученого брата Гильома из Сен-Дени, когда-то лихо рубившего мечом под Аскалоном и Мосулом…

Монсеньор де Лоз был вовремя предупрежден. Впрочем, о чем-то подобном я догадывался.

– Так вы тоже на похороны, отец Гильом?

– На похороны? – Я невольно оглянулся в сторону деревни, откуда по-прежнему слышался звон.

– Увы, повод для визита не самый веселый. Впрочем, вы ее не знали.

– Кого? – Я внезапно почувствовал тревогу.

– Как – кого? – д’Эконсбеф пожал плечами. – Разве вам не сообщили? Два дня назад умерла Жанна де Гарр.

– Что?! – вырвалось у меня, и тут же послышался короткий злой смешок – смеялся Ансельм.

– Увы, – повторил д’Эконсбеф. – Печальный случай. Надо поторопиться, а то опоздаем. Впрочем…

Он обернулся к одному из слуг:

– Жан! Гони прямо на кладбище и скажи, чтобы без меня не зарывали. Пошел!

Меня невольно передернуло – в тоне сеньора менее всего чувствовалось почтение к умершей.

Д’Эконсбеф знаком велел второму слуге сойти с коня и, кивнув нам, стал спускаться с холма.

– Мне поздно сообщили, – продолжал он, слегка скривившись. – Здешние вилланы весьма глупы… Жалко бедняжку, я ведь ее неплохо знал. Она служила у нас и была весьма прилежна. Отец хотел выдать ее замуж за одного из псарей, но этот дурень – ее отец – предпочел взять в зятья де Пуаньяка. Что из этого вышло – сами знаете.

– Как она умерла?

– Плохо, – д’Эконсбеф вновь скривился. – После всех этих неприятностей бедняжка была немного не в себе, часто уходила в лес. Ушла и на этот раз… Искать стали только вечером. Когда нашли – узнали только по волосам и платью.

– Волки? – спросил я первое, что пришло на ум. Д’Эконсбеф покачал головой:

– Сейчас лето, отец Гильом. Да и волков здесь мало. Медведь! В последний год их стало очень много – спустились с Пиренеев. Правда, возле Артигата они попадались редко, но Жанне не повезло. Говорят, череп полностью разбит, из тела вырваны куски…