Ответ - [13]

— И добавь-ка в корыто горячей воды, — потребовал Йожи. — Пока суд да дело, достираю.

В кухне стало совсем тихо, только рабочие шумы негромко переговаривались меж собой: треск хвороста, который ломал Балинт, присев на корточки у плиты, влажный плеск мыльной воды от корыта. Мать разделывала курицу на кухонном столе, нож дрожал в ее руке. Обе девочки, не шевелясь, стояли возле нее на цыпочках и неотрывно смотрели на курицу.

— В темноте есть придется, Йожи, — сказала Луиза, — керосина тоже нет.

— Тогда я ухожу, — буркнул Йожи. — В темной комнате я с тобой не останусь.

— Почему это? — Луиза засмеялась. И сразу очертания сухощавого выносливого тела как бы смягчились, решительные спорые движения стали округлы, лицо по-девичьи засветилось. — Это почему ж ты не останешься со мной в темноте?

— Уж очень ты сейчас в глаза мне эдак как-то заглянула, — пожаловался Йожи, — а я вот ни за что не женюсь, особенно если у кого за юбкой четыре прицепа тянутся!

Курица уже почти сварилась — крышка над нею так и подпрыгивала, — когда из Гёдёллё приехал Ференц; его лицо и волосы были покрыты кирпичной пылью, грязная одежда выпачкана в известке. Как и младший брат, он был похож на мать (в противоположность обеим девочкам, чьи длинные носики явно свидетельствовали о сходстве с отцом); однако черты его лица были грубее, фигура — нескладная, движения — топорные; правый угол рта был опущен — памятка после детского паралича, — отчего рот казался кривым. С той минуты как Фери появился на пороге, Балинт упорно смотрел на мать: когда же она станет допрашивать старшего брата насчет повешенной собаки? Однако мать — быть может, из уважения к гостю — за весь вечер так и не заикнулась об этом.

— Что это, мама, прачку себе наняли? — спросил Фери с громким смехом, увидев у корыта дядю Йожи, который, подвернув рукава, как раз выкрутил последнее кухонное полотенце и бросил его в стоявшую на полу выварку. — Чего ж вы ему фартук не подвязали, чтоб штаны не замочил?

— Ох, Йожи, — вспыхнула Луиза, — все наше барахло до последней тряпки в ломбарде…

Фери продолжал ухмыляться. — А вы бы уж до исподних разделись, дядя Йожи, чего стесняться-то? — Он глубоко втянул воздух, ноздри его затрепетали; крепкий дразняще-острый аромат куриного бульона пробился к нему сквозь тяжелые запахи стирки и простого мыла. — Да тут, никак, народное празднество готовится? Что у нас на ужин?

— Ты б лучше помылся, чем языком трепать, — недовольно оборвала его мать. — Вон становись прямо в корыто, горячая вода есть еще.

Но Фери, подскочив к плите, уже снял с кастрюли крышку. — А это еще откуда?

— Дядя Йожи в корыте нашел! — крикнула Бёжи.

— Дура! — огрызнулся брат. — Что это, курица? Откуда?!

— Говорят тебе, дядя Йожи в корыте нашел! — сердито крикнула опять девочка. — Я сама видела, как он ее оттуда вытащил!

Держа крышку в руке, Фери не сводил глаз с кастрюли. — Как же, стану я сейчас мыться, — проворчал он. — Человек подыхает с голоду, а ему — мойся! Все равно завтра так же изгваздаюсь! — Неожиданно он сунул руку в кастрюлю и, ухватив за кончик, вытащил большую желтую ножку; не дожидаясь, пока бульон стечет с нее, он вгрызся в недоваренное мясо зубами. — Ах, мать твою… — зашипел он, облизывая обожженные губы.

— Положи сейчас же!

Фери не отозвался. Мать, ругаясь на чем свет стоит, кинулась к сыну и выхватила ножку. А Фери, ловко избегнув пощечины, так что рука матери только кончиками пальцев смазала его по уху, в следующий миг опять завладел куриной ножкой и отскочил.

— Чего вы пристали ко мне из-за кусочка мяса? — скрипя зубами и сильней кривя губы, прорычал он. — Работаю на вас с утра до ночи, а вам такой малости для меня жаль! — Он шагнул к крану умывальника, окатил холодной водой парующую в руке куриную ножку и опять вцепился зубами в жесткое, недоваренное мясо. Мать секунду смотрела на него неподвижно, потом неслышным кошачьим шагом двинулась к нему.

Но тут между ними вырос Йожи.

— Опомнись, Луиза, — схватив невестку за плечи, крикнул он в ее затуманившиеся, обезумевшие от гнева глаза, — приди в себя! Ну, пусть ест, коли так одичал он от этого мяса. Я и сам сейчас тебе врежу, если сей же момент жратвы не дашь! — добавил он и так ощерил зубы, что длинный нос встал чуть не поперек. — Эгей! — крикнул он, видя, что невестка не отводит от сына застывшего взгляда. — Эй, милостивая государыня, или вам неведомо, что мужчины тотчас дичают, едва завидят курочку!

— Когда-нибудь я убью его, — задыхаясь, прошептала мать.

Вдруг заплакала младшая девочка в углу, старшая тоже всхлипнула сердито и громко. — И мне поесть дайте, не только мальчикам! — крикнула она. Фери стоял возле умывальника с обглоданной косточкой в руке, тяжело отдуваясь, облизывая покрытые жиром губы, и с кривой ухмылкой смотрел на сестер. Лучи заходящего солнца проникли наконец в раскрытое окно и клубнично-красным светом озарили горестно раззявленный рот рыдающей Бёжи; казалось, он вырос вдруг чуть не вдвое под тонким длинным ее носиком. Но прежде чем насильно подавленный гнев матери обрушился на плачущих в углу девочек, к ним бросился Балинт. — А ну, тихо! — сказал он, не повысив голоса, но так поглядел на сестер холодно блеснувшими серыми глазами, что девочки моментально умолкли и только всхлипами выражали не унимавшееся горе. Однако Балинту нужно было еще обезоружить мать.