Отверженный IV: Эскалация - [63]

— Но если это не унизительно, и Васильевы ни в чём не виноваты, то поведение мамы Ани кажется мне странным. Она ведь может раз и навсегда снять с себя все подозрения.

— Её поведение не просто странное, оно ещё и довольно агрессивное, и это меня удивляет больше всего. Но сегодня ей пришлось дать подписку о невыезде до суда, может, это как-то на неё повлияет.

— Подписку о невыезде? — удивился я. — Даже после того, как выяснили, что Аня непричастна к похищению?

— Видишь ли, — сказал Милютин. — Дело теперь не только в Ане. То здание, в котором тебя отпустили, принадлежит Васильевым. Поэтому всё не так уж и ясно с ними. И пока мы не поймаем тех двоих орков, что привезли тебя в Москву, придётся графине посидеть под подписочкой. Или соглашаться на сканирование.

Некоторое время мы ехали молча, а потом Иван Иванович неожиданно сказал:

— А ведь девчонка в тебя влюблена.

— Её об этом спрашивали на допросе? — удивился я.

— Не совсем. Вопрос был другой. Её спросили прямо и по теме: принимала ли она участие в организации твоего похищения с целью убийства. Она ответила, что не принимала, а потом уточнила, что не могла принимать, потому что любит тебя. Граф Васильев, присутствующий при этом в качестве Аниного представителя, заметно расстроился после такого заявления дочери.

— И что мне теперь делать? — спросил я, немного растерявшись. — Она и мне это говорила, но при этом упорно собирается замуж. Причём за моего друга.

— Да уж, умеешь ты наворотить дел, — сказал Милютин и рассмеялся.

Мне же было не смешно и даже немного обидно видеть такую реакцию Ивана Ивановича. Я понимал, что человеку его возраста и положения наши юношеские проблемы действительно кажутся смешными, но несмотря на это понимание, всё равно было обидно.

— Ничего тебе не надо делать, — сказал Милютин уже серьёзным тоном. — Ты сам её любишь?

— Там, в Польше, была влюблённость, но любовью я бы это не назвал. К Миле, которую Вы, наверное, помните, у меня были чувства намного сильнее.

— Забыть твою Милу трудно, — недовольно проворчал Иван Иванович.

Я понял, что зря про неё напомнил и поспешил вернуть разговор на прежнюю тему:

— Мне кажется, и Аня меня всё же не любит. Она просто вбила себе это в голову после всего, что мы пережили вместе.

— Почему ты так думаешь?

— Когда кого-то любят, не выходят замуж за других.

— А вот здесь, мой юный друг, спешу тебя расстроить — выходят и довольно часто. Но не будем о грустном, мне тоже кажется, что молодая графиня просто в тебя влюблена и до настоящей любви там далеко. Но я тем не менее предложил ей вариант со стиранием памяти, если она не хочет, чтобы о её чувстве к тебе узнали Денисовы.

— И что она сказала?

— Что подумает. Но нам надо будет потом как-нибудь её к этому подтолкнуть. Будет очень плохо, если она рано или поздно проболталась, и Денисовы затаят на тебя обиду. Я вас с Аней прекрасно понимаю и не осуждаю — дело молодое, да и обстоятельства у вас в Польше были особые, но вот Денисовы могут не понять. А нам, точнее, тебе ещё одни враги, тем более, такие могущественные, не нужны.

— Не нужны, — согласился я.

Некоторое время мы ехали молча, а затем я всё же не удержался и спросил:

— Иван Иванович, прошу прощения, я не хотел поднимать эту тему, но раз уж так получилось, что мы вспомнили про Милу, разрешите задать Вам один вопрос?

— Не поймали её, не переживай, — усмехнувшись ответил Милютин. — По крайней мере, мы не поймали. Хотя я не должен был тебе это говорить.

Я поблагодарил Ивана Ивановича, и всю оставшуюся дорогу мы ехали молча. Генерал КФБ просматривал в своём планшете какие-то документы, а я думал о том, как могла сложиться судьба у Милы за эти полтора года, что прошли с момента нашего расставания.

Глава 20

Прошло уже ровно две недели, как я жил и тренировался в центре специальной подготовки одарённых бойцов при московском отделении КФБ. Несмотря на такое официальное название, это заведение больше походило на центр подготовки орковских боевиков — за всё время я лишь два или три раза встретил орков в форме сотрудников КФБ. В основном все курсанты и преподаватели ходили в гражданском. Даже охрана носила форму не КФБ, а какого-то частного охранного предприятия.

Но по большому счёту, мне до этого не было никакого дела — моя задача заключалась в том, чтобы усиленно тренироваться. Чем я и занимался с утра до ночи. Тренировался я, можно сказать, на износ, но, как ни странно, мне это нравилось. И главная заслуга в этом была Аполлона Ерофеевича. Он был невероятно увлечён своей работой и отдавался ей полностью. Когда он при такой загруженности умудрялся отдыхать или заниматься личной жизнью, я не понимал, ведь я был у него не один. Но эта заряженность наставника на работу передалась и мне.

Мой тренировочный день начинался в девять утра и длился до семи вечера с перерывами: на второй завтрак, обед и полдник. Помимо занятий магией, Аполлон Ерофеевич разработал для меня целый комплекс физических упражнений, с которых я и начинал свои тренировки. Два часа, с девяти до одиннадцати, я выполнял различные силовые и аэробные упражнение, потом у меня был перерыв, а с двенадцати до половины второго со мной занимался уже непосредственно Аполлон Ерофеевич — натаскивал меня в ментальной магии.