Отверженный III: Вызов - [4]

Племянник губернатора вышел на арену и демонстративно похрустел пальцами, которые ему быстро и качественно восстановили лекари академии.

— Родион, выбери себе партнёра для спарринга, — сказал Коржов. — Ты можешь выбирать не только из новичков.

— Он! — заявил Троекуров и указал пальцем на меня.

Кто бы сомневался в таком выборе. Парнишка был глуп и продолжал это доказывать. И похоже, Андрей Николаевич, обидевшись на нелепую угрозу увольнения, решил преподать избалованному дворянскому сынку хороший урок. Надо было не разочаровать куратора и подыграть.

— Андреев! — сказал Андрей Николаевич. — Выйди на арену!

Я быстро выполнил указание и через несколько секунд уже стоял на арене. Штатный лекарь, всегда присутствующий на практических занятиях, приготовился работать. Коржов расставил нас с Троекуровым на арене и дал отмашку начала поединка.

Племянник губернатора сразу же встал в стойку, и я почувствовал исходящую от него ко мне ненависть. Впрочем, она была не такой уж и сильной. Презрения ко мне было больше. Видимо, парнишку дома готовили к академии — он тут же стал ставить себе защиту в виде песочного вихря. Но вряд ли его подготовка могла сравниться с тем, как меня муштровал Гурьев.

Я быстро выпустил в Троекурова один за другим три ледяных шара, в принципе примитивных, но достаточно мощных, чтобы пробить его оборону. Родиону пришлось уводить эти шары руками в сторону, а пока он это делал, не до конца выставленная защита развалилась. Отведя в сторону последний шар и заметив, что я особо ничего не предпринимаю, племянник губернатора решил перевести дух буквально на три-четыре секунды и за то время поднять концентрацию.

Когда он решил, что готов драться дальше, то попытался сгенерировать какое-то заклятие, но у него ничего не получилось. Троекуров не смог даже нормально встать в стойку — ему было очень трудно двигаться. Потому что пока он переводил дух и полагал, что я жду от него каких-либо действий, я вовсю незаметно накладывал на него заклятие обездвиживания. Работало оно неплохо. В истукана Родион не превратился, но скорость движений я ему уменьшил процентов на девяносто.

Глядя в удивлённое лицо Троекурова, я спокойно подошёл к нему и не спеша упаковал его в ледяной панцирь, оставив лишь голову. Теперь он точно не мог шевелиться. Затем я приподнял обездвиженного противника, оторвав от поверхности арены, перевернул вверх ногами и поднял так, чтобы его голова находилась в районе моей груди.

Родион пыхтел, тужился, пытался разрушить ледяной панцирь, но у него ничего не получалось. Время от времени он бросал на меня ненавидящие взгляды. Меня это смешило, как думаю, и всю группу. А в какой-то момент мне захотелось дать ему щелбан по носу, но я сдержался. Всё же преподать урок, хоть и обидный — это одно, а унижать — совсем другое. Проучил — и хорошо, и на этом надо было остановиться. До унижений соперника опускаться не стоило.

Ещё немного подержав Троекурова в таком состоянии, я аккуратно положил его на пол и покинул арену под аплодисменты сначала Милы, а затем почти всех присоединившихся к ней одногруппников. Что ж, не повезло Родиону, если я от унижения удержался, то Мила нет. Впрочем, осуждать её я не мог.

Андрей Николаевич подошёл к Троекурову, одним движением руки разбил ледяной панцирь и сказал:

— Поднимайся!

Затем куратор обернулся к группе и громко произнёс:

— Одно из важнейших правил магического боя гласит: если не знаешь уровня противника и его истинной силы и если при этом нет необходимости вступать в бой — не вступай! Думаю, Родион это сегодня усвоил, а на его примере и все остальные.

А я ещё раз подумал, что зря Троекуров начал отношения с куратором с глупой и ненужной угрозы. Зная Анну Алексеевну, я был уверен: ни один член попечительского совета не заставит ректора уволить преподавателя, если тот ни в чём не провинился. Да и вообще, давить на Милютину, зная, кто её муж, имело смысл лишь в случае крайней необходимости. Желания избалованного дворянского сынка наказать куратора явно было бы недостаточно для развязывания конфликта с Милютиными. Видимо, и Коржов думал так же, потому и решил проучить новичка.

После практических занятий, когда мы с Милой переоделись и вышли на улицу, к нам откуда ни возьмись подскочил раскрасневшийся от злости Троекуров. Он оглядел нас ненавидящим взором и прошипел:

— Вам конец! Считайте, что уже отучились в этой академии! Можете уже сегодня собирать вещи, безроды!

Мы с Милой лишь рассмеялись. Родион, видимо, ожидал другой реакции, его лицо стало почти пунцовым, однако больше он ничего не сказал, а развернулся и быстро ушёл.

— Почему у нас никогда ничего не обходится без приключений? — спросил я, глядя вслед Троекурову.

— Смирись уже! — ответила Мила и опять рассмеялась. — Кстати, а что насчёт отмечания начала занятий? Почему бы не сделать это в «Тройке»? Думаю, племянник губернатора плохой ресторан не посоветует.

— Так вроде там по записи, — сказал я.

— Ну, позвони и запишись. И вообще, кто кого должен приглашать?

— Не знаю, кто кого. Вроде мы оба одинаково учиться начали.

— Да уж, повезло мне с кавалером, — театрально вздохнув, произнесла Мила. — Надо было с Троекуровым идти. Он так красиво приглашал.