Отверженный II: Выбор - [29]

Князь Седов-Белозерский подошёл вплотную к гостю и, глядя ему в лицо, сказал:

— Борис Афанасьевич, ты меня, конечно, извини, но это не просто провал операции. Это катастрофа! Но вот только как? Как такое, вообще, может происходить? В который раз тебе дети срывают сложнейшие операции! Дети!

— Левашову уже восемнадцать.

— А тебе сорок два!

Николай Константинович подошёл к бару, молча достал из него ещё одну стопку, поставил на стол рядом с первой и наполнил обе можжевеловой водкой. Содержимое одной сразу же выпил, вторую протянул графу Самойлову. Тот взял стопку и тоже выпил можжевеловку без промедления.

Какое-то время они молчали. Борис Афанасьевич ходил по кабинету, а Николай Константинович подошёл к окну и открыл одну из створок. Утренний свежий ветерок ворвался в помещение. Князь повернулся к гостю и спросил:

— Но почему ты решил рассказать об этом именно мне, а не магистру?

— Потому что ты мой друг, и мне нужна твоя помощь, — ответил граф.

— Я тебе не друг!

— Но я был приглашён на день рождения твоего старшего сына!

— Пять лет назад!

— Но всё же!

— Хорошо, но это сейчас не имеет никакого значения, — сказал князь, устав спорить. — Какую помощь ты хотел от меня получить?

— Я понимаю, что сорвал операцию. И я должен обо всём рассказать магистру и ордену. Но я хочу попробовать всё исправить.

— Ты не просто сорвал операцию, ты подставил под удар орден! — возразил Николай Константинович. — Это разные вещи. Тебя видели Андреев и Зотова?

— Врать не буду. Видели, — ответил Самойлов.

— Ты понимаешь, что если они дадут показания против тебя, да ещё если к ним добавятся показания Левашова, то это будет такой удар по ордену, что я не знаю, сможем ли мы его выдержать.

— Я знаю. Но ордену ничего не грозит. У меня есть проработанная легенда — я действовал как частное лицо в интересах бизнеса нашего рода.

— Борис Афанасьевич, не хочу тебя расстраивать, но ребята из КФБ умеют допрашивать.

— Меня не успеют допросить. Я покину этот мир до допроса. Можешь быть спокоен, я не позволю поставить под удар орден и наше дело.

— Очень на это надеюсь, но всё ещё не понимаю, чем я могу тебе помочь?

— Сейчас объясню. Я очень хочу всё исправить, но случиться может всякое. Если у меня не получится, и я погибну… — граф сделал паузу, ему было трудно говорить. — В общем, я хочу, чтобы в этом случае ты обо всём рассказал ордену. Рассказал о моей оплошности и том, что я пытался всё исправить. Неизвестно ведь, при каких обстоятельствах я могу погибнуть, и как это будет выглядеть со стороны. Но нет ничего страшнее, если орден решит, что я оказался предателем и специально всё испортил.

— Сомневаюсь, что кто-то может так плохо о тебе подумать, — сказал князь. — Но я тебя понимаю. Можешь на меня рассчитывать в этом деле. Но лишь при одном условии.

— Условии? — удивился Самойлов. — Каком?

— Ты должен разобраться с этой проблемой до следующего собрания совета ордена. И отчитаться на совете о её решении. Или нерешении. Собрание состоится через восемь дней. Если ты за это время ничего не сможешь сделать, то будем решать проблему все вместе.

— Согласен, — ответил граф. — Это разумно.

Хозяин кабинета посмотрел на часы и сказал:

— Должен напомнить, что через десять минут сюда придёт мой шурин, князь Волошин. Если ты не хочешь с ним встретиться, то…

— Не хочу, — перебил Николая Константиновича его гость. — Мы уже всё обсудили, и я не вижу причин дальше отнимать у тебя время. Благодарю за понимание!

Мужчины пожали друг другу руки, и граф Самойлов покинул кабинет.

Князь Седов-Белозерский подошёл к окну и подставил лицо потоку прохладного воздуха. Нехорошие предчувствия терзали его душу, ему не очень-то верилось, что Самойлов сможет что-то исправить. Так, стоя у окна, Николай Константинович и дождался шурина.

Владимир Николаевич вошёл в кабинет в хорошем расположении, поприветствовал хозяина и тут же заявил:

— У меня немного времени, в час я обедаю в Новгороде с деловым партнёром, а туда ещё надо доехать. Поэтому сильно тебя не задержу.

— Такой серьёзный партнёр, что ты ради него едешь обедать в столицу? — удивился князь.

— Мне туда в любом случае надо по одному делу ехать, так что я просто решил совместить полезное с приятным. Ты же знаешь, я в последнее время в Новгороде заключил довольно много контрактов.

— Я искренне рад за тебя, — сказал Николай Константинович.

— И у меня появляется в столице всё больше друзей, — добавил Волошин.

— Здесь порадоваться не могу, извини. Бизнес с людьми я одобряю, дружбу — нет. Ты это знаешь.

— Знаю, но мы не будем сейчас говорить о твоих предрассудках, — сказал Владимир Николаевич, поймал злобный взгляд хозяина кабинета, усмехнулся и добавил: — У меня есть для тебя новость, не знаю, хорошая или плохая, но она про твоего старшего сына!

— Он мне больше не сын, — мрачно произнёс князь Седов-Белозерский. — И мы, кажется, договаривались с тобой, не поднимать эту тему!

— Договаривались, — согласился Волошин. — Но думаю. Тебе стоит знать, что твой старший сын — одарённый. И что он учится в столице. Причём в престижной Кутузовской академии.

— Я рад за него, — сказал Николай Константинович. — Но для меня это плохая новость. Это значит, что шансы Андрея стать одарённым сильно уменьшились. А я на него сильно рассчитываю.