Отверженный дух - [17]

— Итак, «солнечный свет души его» и вас одарил щедрым своим лучом. Что скажете?

— В школе из него эту дурь быстро выбьют. Когда, наконец, он начнет учиться?

Она пожала плечами.

— Стоит только заговорить об этом, сразу же появляется масса отговорок. Так будет продолжаться бесконечно, если Фабиенн, конечно, не проявит наконец твердость. Вот уж тогда он взбеленится. Что ж, в конце концов, история всего лишь повторяет себя.

На лице моем отразилось, должно быть, недоумение.

— Мистер Льюис с сыночком нянчился точно так же.

— Ну, не совсем уж так. Арнольд закончил Хартон, а затем пошел в Оксфорд.

— Пошел — в ошейнике и на цепочке! Без него они не могли просуществовать ни минуты, особенно мистер Льюис. Как же яростно цеплялись они за него, как пытались привязать к себе любыми способами, замкнуть навсегда в этом своем ужасном семейном кругу! Если бы не природная доброта Арнольда, просто не знаю, что бы с ним сталось.

Старый кот слабо шевельнулся в корзине. Вайолет нагнулась, чтобы его погладить.

— Бедненький ты мой, недолго уж тебе осталось. Вы заметили, как равнодушен к нему мальчишка? Сразу и не подумаешь, что этот несчастный кот — единственный друг его детства. До чего все-таки бессердечное существо.

Я заметил, что они в таком возрасте не слишком сентиментальны: сторонятся поцелуев и уж совсем не любят, когда с ними цацкаются при посторонних.

— Это внешне, а когда больно, одиноко, просто тоскливо — любой мальчик тянется к ласке, требует ее инстинктивно. Этот — всегда один и тот же. Вы обратили внимание на его глаза? Необыкновенные глаза — совершенно пустые!

— В семье у них вообще не в порядке с глазами. Зрачки какие-то странные. Сводить бы к окулисту — непременно что-нибудь бы такое обнаружил.

— Только боже вас упаси сказать такое при Арнольде: затаскает его по врачам. Кстати, вначале я тоже заподозрила нечто в этом роде и провела с ним серию тестов. Что бы вы думали? Он разбирает мельчайший шрифт, каждым глазом, практически на любом расстоянии. Нет, не понятно мне, как может такое случиться: у двоих милых, добрых людей — вдруг такой холодный, бездушный ребенок.

Вайолет вздохнула и поднялась.

— Если позволите, займусь по хозяйству. Когда Фабиенн окапывается в садике, в доме все сразу становится… как-то неопределенно.

Как-то — это как вчера вечером? В таком случае, по-видимому, особенно рассчитывать на обед не стоило. Что-то такое отразилось, наверное, на моей физиономии, потому что Вайолет расхохоталась.

— Я не должна, конечно, извиняться за других, тем более в чужом доме. Да что уж там, и дом-то стал почти уже свой. Видите ли, Арнольд, как ни странно, вчера не соврал: Фабиенн действительно прекрасно готовит — в пределах возможного, разумеется. А если кто и виноват во вчерашнем, так только он сам, совсем сбрендил, к концу особенно. Бедняжка просто едва все это вынесла: день у нее был ужасный.

Инстинкт самосохранения в таких случаях безошибочно мне подсказывает: пора менять тему. Тем более, в этот момент я вспомнил вдруг о прежней своей антипатии к Вайолет Эндрюс. Между тем она закурила, изящно стрельнула вниз витиеватыми струйками из тонко очерченных ноздрей (до чего не люблю я в женщинах этой привычки!) и пристально взглянула на меня сквозь дымовую завесу.

— Если вы действительно намерены возобновить старую дружбу, то кое о чем должны знать заранее. Тем более, Арнольд вас просто-таки обожает, за что, правда, неясно — если уж позволите быть до конца откровенной. За все эти годы вы о нем ни разу не вспомнили!

Я от злости не нашелся, что ответить. Выдержав вежливую паузу, она продолжала:

— Что поделаешь, увлекающаяся натура. А может быть, натура тут ни при чем, и все это лишь реакция на нудную, напряженную и, я бы сказала, вредную для него работу. Так или иначе, вы были в доме Льюисов, — у нее и эти слова прозвучали, как упрек, — а значит, можете себе представить, сколько потребовалось ему сил, чтобы вырваться наконец из родительских объятий.

О бог ты мой, опять двадцать пять, из-за каких-то пустяков — целая драма. Я заметил, что Арнольд, при всей своей привязанности к родным, всегда поступал, как ему вздумается, и стал спешно подыскивать новую тему для разговора.

— Но вы не видели этих истерик, этих безумных сцен! Нет-нет, без непристойностей — все как у добропорядочных христиан. Знали бы вы только, что с ними со всеми приключилось в тот день, когда Арнольд объявил о своей помолвке! Даже странно, что он сумел все-таки настоять на своем, особенно после того, как отца хватил этот его пресловутый «удар».

— Они что-то имели против Фабиенн?

— Помилуйте, а что они могли против нее иметь? Очаровательная девушка, «из хорошей семьи» — куда более «хорошей» во всех отношениях, чем бедные наши Льюисы, — к тому же и не без средств к существованию. Нет, дело тут было не в ней самой. Просто они испугались, что потеряют его навсегда.

Я заметил что-то о прочности «серебряной нити», но и тут не угадал.

— Что вы, к матери все это почти и не относится. Вспомните ее: безвольное, плаксивое существо — типичная героиня викторианской эпохи: из тех, кто ежедневно приносит себя в жертву, чему — неважно. Она и дочерей своих воспитала в том же духе.