Отверженные мертвецы - [4]

Холодный, отдающий металлом воздух зала мысли был неподвижен, но в нем чувствовалось напряжение.

Это вполне понятно, но и без того нелегкая задача общения становится еще труднее.

Присутствие хора из тысячи астропатов отдавалось в мозгу Ибн Халдана гулом далекого океана, каким он ему представлялся. Ибн Халдан никогда не видел количества воды большего, чем запасы в огромных цистернах, зарытых в непроницаемых для света подземельях Урала и Альп, но жизнь любого астропата окутана сплошными метафорами.

Сейчас присутствие астропатов было неактивным и представлялось глубоким резервуаром энергии, в котором он очистит ожидаемое видение от хаотических образов, чтобы превратить в последовательное и легкочитаемое сообщение.

— Общение еще не началось? — спросил хормейстер.

Он стоял рядом с Ибн Халданом, но голос звучал так, словно доносился из невероятной дали.

— Не торопи его, Немо, — послышался женственный и умиротворяющий голос госпожи Сарашины. — Мы узнаем, когда установится связь. Астропаты Железных Рук не слишком искусны.

— Я лично тренировал большинство из них.

— Тогда ты и сам должен понимать, что спешить не стоит.

— Я все понимаю, но лорд Дорн с нетерпением ждет известий о флотилии Ферруса Мануса. И он никогда не расстается с оружием.

— Ни одно оружие не в состоянии ускорить порядок вещей, — заметила Сарашина.

Ибн Халдан внутренне улыбнулся ее осторожному предостережению, но упоминание о повелителе Имперских Кулаков напомнило ему о том, насколько важным для Империума был сегодняшний сеанс связи.

Мятеж Хоруса Луперкаля всколыхнул всю Вселенную, и эмиссары из дворца настойчиво требовали достоверной информации. Экспедиционные флотилии легионов Астартес, миллиардные армии смертных солдат и боевые флоты, способные уничтожить целые миры, были рассеяны по Галактике, и никто не мог с точностью сказать, где именно они находятся и на чью сторону встали. До Терры доходили сведения о многочисленных мирах, присягнувших на верность Воителю, но было ли это правдой или слухами, распускаемыми мятежниками, оставалось загадкой.

Старинная поговорка о том, что первой жертвой войны становится истина, как нельзя лучше соответствовала ситуации начинающейся гражданской войны.

— А не опасно ли устанавливать связь на таком огромном расстоянии? — спросил Максим Головко. В багровых сполохах его ауры Ибн Халдан распознал враждебность этого человека. — Не надо ли расставить Черных Часовых вокруг зала мысли?

Головко был убийцей псайкеров, их тюремщиком и палачом. Его присутствие в Башне Шепотов обусловливалось новыми ограничениями, введенными после Никейского собора, и Ибн Халдан с трудом подавил вспышку раздражения, вызванного лицемерием Головко. Недовольство может затуманить восприятие, а сегодня, как никогда раньше, ему необходима полная ясность мысли.

— Нет, Максим, — ответила Сарашина. — Я думаю, будет достаточно одного твоего присутствия.

Головко, явно не распознав завуалированной насмешки, что-то пробурчал в знак согласия, и Ибн Халдан отсек от себя помехи его деструктивной психики.

Ибн Халдан ощутил, как все окружающие отдаляются от него, словно он погрузился в амниотический раствор, в каком плавали принцепсы боевых машин Механикум. Он сознавал безотлагательную настойчивость вызова, но позаботился тщательно воспроизвести охраняющие мантры. Для установления связи с незнакомым астропатом требовалась немалая смелость, тем более что его корреспондент находился на другом краю Галактики, да еще и в варпе.

Надвигалась недавно совершенно немыслимая битва между воинами, когда-то стоявшими плечом к плечу, как подобает братьям.

И этого не мог предсказать даже самый проницательный оракул.

В герметично закрытом зале появилась еще одна личность, настолько яркая, что на нее было больно смотреть, отчего сердце Ибн Халдана забилось еще чаще. Остальные тоже почувствовали неожиданное вторжение, и все головы повернулись в сторону вошедшего. Внутренний свет этого существа был подобен вспышке сверхновой звезды в момент ее зарождения. Каждую конечность пронизывали блестящие, словно ртуть, сосуды, в которых вместо крови словно тек свет, а плоть под кожей и доспехами была соткана из множества слоев невообразимой энергии. Ибн Халдан не мог даже рассмотреть его лица, поскольку каждая молекула, его составлявшая, была подобна миниатюрной галактике, мерцающей раскаленными звездами.

Столь непостижимой красотой могло быть отмечено только одно существо.

— Лорд Дорн? — Удивление хормейстера проявилось в его голосе, и приветствие превратилось в вопрос. — Как вы смогли?..

— Для меня на Терре не существует закрытых дверей, хормейстер, — произнес Дорн.

Его слова ослепительными потоками сорвались с губ, словно протуберанцы с короны потревоженной звезды. Воздействие его голоса продолжалось даже после того, как Дорн умолк, так что Ибн Халдан ощутил, как оно отозвалось в сознании астропатического хора рябью благоговения.

— Это секретный ритуал, — протестующим тоном произнес хормейстер. — Вы не должны при нем присутствовать.

Дорн прошествовал в центр зала мысли, и от близости его могучего и непреклонного разума у Ибн Халдана по всему телу побежали мурашки. Мысли большинства смертных мерцали под самой поверхностью личности, но разум Рогала Дорна оставался неприступной крепостью, надежно хранившей его секреты. Никто не мог узнать у Дорна то, что он не желал открыть.