Отвергнутые мертвецы - [158]

– Он сказал, что иногда единственная победа, которая возможна, – это не дать выиграть твоему противнику.

Нагасена знает это изречение, оно принадлежит древнему гроссмейстеру игры в регицид, и у него обрывается сердце, потому что истина, которую знал Кай Зулэйн, потеряна навсегда.

На этом разговор кончается, поскольку к ним подходит Элиана Кастана, и Роксанне хватает мужества встретить её осуждение с надменным и непокорным выражением на лице.

– Ты – наш ходячий стыд, – заявляет Элиана Кастана. – Патриарх Вердучина весьма разочарован. Ты навлекла на наш дом небывалый позор.

Роксанна ничего не отвечает, и латники Дома Кастана уводят её прочь. Нагасена наблюдает за тем, как её забирают из Храма, со смесью сожаления и грусти. Он знает, что её будущее туманно, но она – одна из Навис Нобилитэ и что бы с ней ни сталось, Империум всегда найдёт ей применение.

Подходит Рогал Дорн с Максимом Головко в кильватере, и Нагасена низко кланяется примарху, осмотрительно убрав руку с рукояти Сёдзики. Лицо лорда Дорна непроницаемо, оно напоминает утёс с грубо вырубленными чертами. Он бесстрастно озирает картину учинённой здесь резни.

– Всё это было впустую, Ясу Нагасена? – спрашивает лорд Дорн, пристально глядя вниз на тело Кая Зулэйна. – Что здесь произошло этой ночью?

Нагасена может ответить ему лишь одно:

– Этой ночью здесь умерла правда.

– Возможно, оно и к лучшему, – отвечает Дорн.

Нагасена качает головой:

– Не могу в это поверить. Разве мы не служим Имперской Истине? Без правды, что мы тогда создаём? Империум должен нести её в своём сердце, или он не стоит того, чтобы его строить.

– Будь осторожен в своих речах, Нагасена, – предупреждает его Дорн с очевидной угрозой.

– Когда-то давно я принёс обет не говорить неправду, и я не буду лгать ни в коем случае, – отвечает Нагасена. – Даже вам, милорд.

Дорн кладёт свою огромную руку в латной перчатке на его плечо, и на какой-то кратчайший миг Нагасену охватывают сомнения: уж не принесут ли и его в жертву на этот алтарь имени подчистки огрехов? Но лорд Дорн и в мыслях не держит его убивать.

– Ты честный человек, Ясу Нагасена. Мне нужны такие люди.

Нагасена склоняет голову и говорит:

– Жду ваших распоряжений.

– Тогда есть ещё одна задача, которую я попрошу тебя выполнить.

– Назовите её, милорд, – говорит Нагасена, понимая, что лорд Дорн оказывает ему честь, преподнося свой приказ как просьбу.

– Генерал Головко сообщает мне, что мы всё ещё недосчитываемся одного из отступников, – отвечает Дорн.

Нагасена тут же понимает, чьё имя ему назовут.

– Лунный Волк, – говорит Головко. – Здесь нет его тела.

– Именно, – подтверждает Дорн. – Я не потерплю, чтобы по Терре свободно разгуливал один из людей Хоруса Луперкаля.

– Я его найду, – говорит Нагасена. – Но это будет моя последняя охота.

Примарх кивает и смотрит вниз на Кая Зулэйна.

– Что же ты узнал? – вслух интересуется Дорн, и Нагасена слышит в его голосе то, чего он никак не мог ожидать от такого исключительного воина, – растерянность.

– Первый принцип обороны, Ясу, состоит в том, что необходимо понимать, от чего ты защищаешься. Боюсь, этот человек мог бы помочь мне разобраться...

– Разобраться в чём? – спрашивает Нагасена, когда молчание примарха затягивается.

– Я не знаю, – отвечает Дорн. – Но этот день что-то отнял у каждого из нас.

Примарх отправляется прочь, а Ясу Нагасена чувствует, как по его спине бегают мурашки, которые не имеют никакого отношения к задувающим с гор ледяным ветрам, чьи вздохи доносятся сквозь  разбитые окна и изрешечённую крышу Храма.

"Чего вы боитесь? – размышляет Нагасена. – Чего вы на самом деле боитесь?"

3

Серебристый цилиндр гудел, приближаясь к концу инкубационного периода. Из батареи баков с белками разбегалось множество проводов и труб. Каждый из них опутывала система терморегулируемых трубок, побулькиваюших по мере подачи внутрь питательной среды. В лаборатории было холодно, освещение было притушено, как будто проводимую здесь работу по каким-то причинам держали в тайне и не были уверены в её результатах.

Отдельный комплект экранированных и изолированных кабелей связывал серебристый цилиндр и три прозрачных стеклянных сосуда, в каждом из которых содержался маленький, невзрачный на вид комок нежной органической ткани сливового цвета.  Эти необычные органы пронзало множество тонких биопсийных игл и генетических анализаторов. Они пульсировали, как детские сердца, по ходу расшифровки информации, закодированной в каждой их зиготе, и невероятно сложной структуры их аминокислотных цепочек.

Ход процедуры тщательно регулировался контрольной аппаратурой. Это была фантастическая в своей деликатности операция, которая могла пойти не так по миллиону причин. Она включала в себя почти бесконечное количество этапов, и каждый требовалось проделать абсолютно правильно, прежде чем на горизонте могло замаячить что-то похожее на успех.

Напоминающие самоцветы лампочки, расположенные на верхней поверхности цилиндра, наконец ожили, загоревшись зелёным в быстрой последовательности друг за другом. Раздался тихий звон, решётка на боку контейнера испустила охлаждающие газы, произошёл слив питательных растворов.