Отвергнутая - [84]

Филадельфия резко поднялась, поняв, что крики раздаются за пределами ее комнаты, и раздвинула сетку от москитов. Простота комнаты была в разительном контрасте с роскошной полированной мебелью. В утреннем свете белые стены были такими же безупречно чистыми, как и накрахмаленные простыни, на которых она спала.

Кто там кричал и кому? Она проворно сунула ноги в ночные туфли, накинула поверх тонкой ночной рубашки пеньюар и пробежала по великолепно отполированному полу. Открыв высокие, до потолка, двери своей спальни, она вышла на галерею — в мир, который она никогда раньше не видела.

Внизу лежал устланный кирпичом внутренний дворик с фонтанчиком в центре. Яркое утреннее солнце заливало его. Даже в тени, где она стояла, она кожей ощущала теплое дыхание Миссисипи и обещание тяжелой дневной жары.

Она обернулась на крик, раздавшийся у нее за спиной, и, увидев нарушителя тишины, расхохоталась.

Из угла галереи на нее смотрел из клетки большой желто-зеленый попугай.

— Приветствую вас в сердце Старого квартала, мисс Хант. Надеюсь, вы хорошо спали.

На этот раз Филадельфия узнала голос и поняла, кого она увидит, обернувшись. Она заставила себя медленно повернуться. В другом конце галереи стоял Тайрон.

— Доброе утро, — произнесла безразличным голосом.

Он облокотился о перила с сигаретой в левой руке. На нем были черные брюки и рубашка. Когда он повернулся к ней лицом, она обратила внимание на то, что рубашка расстегнута. Прежде чем она успела сдержать себя, ее взгляд упал на его загорелую грудь и вьющиеся там рыжие волосы. Она невольно сравнила его грудь со смуглой шелковистой кожей Эдуардо.

Филадельфия ощутила тот момент, когда слишком задержала взгляд на его груди, и он растер капельку пота, медленно скатывающуюся по коже, заставив ее в смущении опустить глаза.

Он издал звук, в котором смешались ворчание и мурлыканье, этакое мужское выражение удовольствия.

— Вы привыкнете к нашим вольным обычаям, мисс Хант. Новый Орлеан очень старый город.

Здесь случается такое, чего во всех других уголках страны и представить себе не могут. Душа древнего города раскрывается тем, кто умеет ценить наслаждение во всех его проявлениях.

Он остановился перед ней и рукой, в которой была сигарета, приподнял ее подбородок.

— Мы в равной степени верим и в святых, и в грешников.

Она отстранилась от его прикосновения, сохраняя жесткое выражение лица.

— Я предпочитаю святых, мистер Тайрон. А теперь, если вы извините меня…

Он не прикоснулся к ней, он просто уперся рукой о стену, загородив ей проход.

— Вы не будете меня бояться?

— Возможно, если вы не дадите этому повода, — сразу же отозвалась она.

Его глаза скользнули по вороту ее слегка распахнувшегося пеньюара, туда, где отчетливо вырисовывались ее груди.

— Вы можете дать повод.

Она заставила себя не запахивать пеньюар и не отталкивать его.

— В то утро, когда мы уезжали из Саратоги, вы обещали держаться на расстоянии. Я поверила вам, и вы до сих пор держали слово. Если это изменится, я вынуждена буду немедленно уехать из этого дома.

Он не отрывал глаз от ее груди, завороженный зрелищем набухающих сосков.

Она не ожидала, что он схватит ее. До конца своей жизни она будет удивляться, почему не закричала. Она убеждала себя, что это было бы глупо. Но, когда его руки схватили ее плечи и прижали к стене, она даже не сопротивлялась.

— Дорогая, — прошептал он.

Он слегка коснулся ее волос. В его твердом длинном лице, склонившемся над ней, каменела страсть. Его дикие сверкающие глаза требовали от нее капитуляции.

Он скользнул пальцем по ее щеке к уголку рта, где билась жилка.

— Спокойно, — сказал он, видя как краска заливает ее щеки.

Давненько он не видел, чтобы женщины краснели. Шлюхи и замужние женщины притворялись, но краснели они крайне редко. Его рука спустилась до ее талии, потом легла на ее ягодицы и крепко прижала ее к его бедрам.

— Нет! Не надо!

Она начала бороться, но он сразу же прекратил ее сопротивление, слегка сжав пальцами ее горло.

— Я хочу поцелуя! Только поцелуя!

Слишком напуганная, чтобы сопротивляться, Филадельфия осталась неподвижной, когда он наклонился к ней. И все-таки, когда он прижал губы к ее губам, дрожь страха пронзила ее до костей. А затем его рот прильнул к ее рту, жесткий и требовательный, и жар его поцелуя проник в ее рот.

Она крепко сжимала зубы, сопротивляясь его языку, но Тайрон был не тот человек, которому можно отказывать. Он поймал рукой ее подбородок, приподнял ее голову и укусил нижнюю губу. Этот укус заставил ее охнуть, а его язык змеей проник в ее рот, заполнил его, погружаясь туда вновь и вновь. Он все крепче прижимал ее, и она вдруг ощутила, как оживает его естество.

Ее руки колотили по его груди, отталкивали, умоляли отпустить, но он словно ничего не замечал. Тайрон приподнял ее, прижав к стене и нащупывая ее грудь, едва прикрытую тонкой тканью пеньюара. Он нашел губами один сосок и втянул его в рот, постанывая от наслаждения.

Она сопротивлялась, боясь его и собственного ощущения беспомощности. В конце концов он отпустил ее, а его приоткрытый рот оставил на ее лице влажный след страсти, но потом он вновь нашел ее губы.