Отвергнуть короля - [145]

– В мирное время разница между ними безмерна, – ответил Гуго, – но в военное время – действительно никакой. По крайней мере, для простого народа.

Он взял у жены кубок, выпил и налил еще. Хотя эль был скверным, по крайней мере, он мог занять себя привычным делом. Поглядывая на отца, свернувшегося клубочком под одеялом, Гуго не мог поверить, что тот отвернулся к стене.

– Вы должны взять власть в свои руки, – сказала Махелт. – Даже если ваш отец поправится, он уже не способен принимать решения.

– Думаете, я способен? – невесело засмеялся Гуго.

Она немного помолчала и тихо ответила:

– Да.

Гуго осторожно выдохнул. Махелт была отважной, искренней и сильной, но никогда не признавала своих ошибок. Даже пойти на компромисс было для нее нелегко. Ему показалось, что дверь, которую захлопнули у него перед носом, вновь приоткрылась и в щель упал лучик света.

– Причем верные решения?

– А кто на это способен? – Подбородок Махелт задрожал. – Я знаю, почему вы хотели, чтобы мы с детьми остались во Фрамлингеме. Вы всего лишь мужчина, как вы сами сказали. А я не только дочь Маршала, но и жена Биго, и мне нужно двигаться дальше, или я навсегда останусь в этом ужасном одиноком месте.

У Гуго заныло в груди от распиравших его чувств, от надежды, которую он не смел выказать. Он притянул жену к себе и нерешительно поцеловал, а она столь же нерешительно откликнулась. Их объятие было заданным друг другу вопросом, определенного ответа на который еще не существовало. Они легли на соломенные тюфяки, разложенные оруженосцами, и уснули, заключив друг друга в объятия. Впервые за много месяцев они были так близки – рука Гуго обхватила длинную темную косу Махелт, ее рука лежала на его груди, ощущая размеренное биение сердца.

А граф спал один, как уже очень давно, и слезы заполняли следы лет в уголках его глаз.

Глава 46

Лондон, октябрь 1216 года

В доме на Фрайди-стрит Махелт наблюдала за тем, как вокруг большой кровати развешивают новый полог. Полог был темно-красным, из добротной тяжелой ткани фламандского прядения, идеальный выбор для зимы, но когда его повесили, руки у всех горели огнем. Наконец она отступила, осмотрела полог, проверила длину и с облегчением кивнула женщинам, чтобы те раздернули занавес и закрепили на крючках, пока не настанет время задернуть его перед сном.

Они провели в Лондоне уже десять дней, и Махелт постепенно втянулась в повседневные заботы. После возвращения домой она первым делом обняла детей и некоторое время не выпускала их из виду.

Гуго должен был уехать почти сразу по делам графства, а именно чтобы забрать деньги из клада, спрятанного в аббатстве Колна. При упоминании этого места, осознании, что он едет туда, между ними вновь возникло напряжение, но Махелт постаралась не бередить раны, которые едва начали заживать. Им нужны эти деньги, и придется проживать свои запасы, потому что доступа к доходам с поместий нет.

После их возвращения свекор бо́льшую часть времени сидел у огня и поначалу лишь глядел на него, вызывая в памяти картины прошлого и прижимая к груди вышитую ленту, над которой трудилась Ида. Однако в последние несколько дней он немного стряхнул оцепенение и начал работать над документами и грамотами, касающимися юридических аспектов правления Людовика. Казалось, он обрел утешение в подборе выверенных слов и решении интеллектуальных вопросов, не требующих эмоций. Он искал утешения у внуков, и хотя Роджер был слишком непоседлив, Гуго нравилось сидеть рядом с дедушкой и смотреть, как тот пишет. Оба мальчика были в восторге от песочницы, процесса плавки сургуча и прижимания печати к податливому материалу. Махелт припомнила, как делала то же самое, когда ее отец запечатывал документы, протянутые писцом, и какой важной тогда себя чувствовала. Приступ грусти пронзил ее. Махелт почти не видела отца после его возвращения в Англию. Ведущиеся военные действия означали, что она не может навестить свою семью, поскольку это небезопасно. Пока отец Гуго сидел у огня и вникал в юридические документы, ее отец разъезжал на коне на службе у Иоанна, все еще крепкий и бодрый, все еще в седле, но в семьдесят лет ему тоже следовало сидеть дома и смотреть, как внуки играют у ног.

– Мадам, прибыл ваш брат, – объявила в дверях Орлоция.

– Мой брат? – Махелт огляделась по сторонам.

– Лорд Уильям.

У Махелт похолодело внутри. Когда ее брат явился без предупреждения в прошлый раз, он привез ужасную весть.

– Попроси его подняться, – произнесла она нарочито спокойно. – И принеси вино и медовый хлеб.

Орлоция удалилась. Через несколько мгновений в комнату вошел Уилл. Махелт поспешила обнять его с радостным возгласом, хотя была потрясена его изможденным видом.

– Я так рада тебя видеть! – воскликнула она. – Как поживаешь?

Уилл махнул рукой.

– Неплохо, сестренка, – ответил он больше из вежливости, нежели искренно. – А ты?

– Тоже неплохо, – поморщилась Махелт. – Я решила подготовить эту комнату к зиме, поскольку, похоже, мы проведем ее в Лондоне.

Вернулась Орлоция с вином, Махелт отослала ее и сама наполнила кубок Уилла.

– Говорят, весь Линкольншир сгорел от рук Иоанна, и он нередко подносил огонь лично. – Она содрогнулась, вспомнив собственное суровое испытание. – Утверждают, что, когда де Молеон принял взятку от монахов аббатства Кроуленда за то, чтобы их земли не трогали, Иоанн выбил серебро из его рук и отправился жечь аббатство самостоятельно. Говорят, он поджигал стога и здания и бегал туда-сюда, хохоча, как безумец.