Отважный капитан - [15]

— Нет, неправда, бей-эфенди. Это медвежатник, мой старый приятель из Еркечского хутора… Испугался человек и сбежал.

— В этом деле надо как следует разобраться, — заключил Али-бей и приказал запереть старика в подвале.

Три дня и три ночи продержали дедушку Стойко в этой яме. На четвертый день его привели наверх, потребовали чтобы он либо признал свою вину, либо дал выкуп — сто золотых, после чего он мог убираться восвояси.

— Откуда мне взять сто золотых, бей-эфенди? — сказал старик. — Если даже дом мой продадите и меня вместе с моими лохмотьями, то и тогда вам не набрать ста золотых.

— Найдешь, чорбаджи Стойко, найдешь. Иначе смотри: живым тебе отсюда не выбраться! Мы ведь знаем и еще кое-что и про тебя и про твоего сына… Где находится твой сын Георгий? Ты и этого не знаешь?

— Не знаю, бей-эфенди. Я его не вижу уже пятнадцать лет. Жив ли он, нет ли — не могу сказать!

— Что ж, раз не можешь, посиди еще в подвале, может, тогда скажешь.

И Али-бей снова посадил старого Стойко под арест.

Проведя в сыром подземелье еще неделю, старик заболел, и туркам пришлось выпустить его.

Спустя месяц дедушка Стойко умер. Ненасытный Али-бей и его подручные так и не получили ста золотых.

СНОВА ПОД РУССКИМ ЗНАМЕНЕМ

Вскоре после смерти дедушки Стойко Мамарца сошла в могилу и бабка Стойковица. О них напоминали теперь только два тяжелых каменных креста на котленском кладбище.

Бесконечной чередой тянулись черные годы тяжкой беспросветной жизни. Где-то пропал и старый медвежатник дедушка Станчо, который прежде наведывался в эти места и веселил людей своей гуслой. Как и прежде, через село проходили орды башибузуков да кирджалиев, неся на шестах человеческие головы и угоняя в полон юношей и девушек; забрав все, что им приглянулось, они устремлялись на лошадях в Анатолию, где продавали и невольников, и награбленную добычу.

Греческое восстание закончилось. Часть Греции обрела свободу, другая же часть все еще стонала под игом Османов. Ополчение Ипсиланти больше не существовало. Многие его бойцы остались в горах Пелопоннеса продолжать борьбу с турками, другие вернулись в Румынию в надежде на то, что со временем начнется новая война с извечным врагом.

Возвратился в Румынию и Георгий Мамарчев. Ему было уже за сорок — возраст довольно солидный, а у него все еще не было ни дома, ни семьи. Опять пришлось отправиться в путешествие по румынским княжествам в поисках работы. Часто судьба сводила его с другими волонтерами. Начинались взаимные утешения: мол, не за горами новые битвы с поработителями родины.

Один из самых отчаянных волонтеров — Станчо Медвежатников почти ежедневно приходил к Мамарчеву в надежде узнать какие-либо новости. Станчо работал огородником, и хотя мирный труд всегда был ему по душе, он никак не мог отвыкнуть от своих солдатских замашек, забыть ратные подвиги. Вечером он шел к своему капитану, садился напротив него, и начинались разговоры, которым, казалось, не будет конца.

— Главное смотри не разучись сабелькой орудовать, Станчо! А остальное приложится, — часто наставлял его Мамарчев.

А однажды Георгий доверительно сообщил ему:

— Собирай-ка, приятель, свою амуницию, скоро трогаемся!

— А что случилось, капитан?

— Чтобы помочь Греции, Россия грозится перейти Дунай. И тогда туркам несдобровать. Придется его султанскому величеству Махмуду Второму убираться в свою Анатолию.

— Неужто правда? — допытывался простодушный ветеран, и глаза его наполнялись слезами.

— Правда. Русское командование распорядилось снова собрать наших волонтеров. — При этих словах лицо Мамарчева просияло.

26 апреля 1828 года заиграли боевые трубы. Русские полки выстраивались в походные колонны. Между Россией и Турцией началась война. Эта весть молнией облетела всю порабощенную Болгарию. Угнетенные и бесправные болгары обратили свой взгляд на север, твердо веря в то, что уж теперь обязательно будет положен конец их страданиям. В избушках горцев и пастушьих хижинах, в лесах и на гайдуцких полянах, в монастырях и спрятанных под землей церквушках, в жилищах и в монастырских школах — всюду, где бились сердца истинных болгар и где можно было услышать болгарскую речь, заговорили о войне.

Воеводы созвали и привели в боевую готовность свои гайдуцкие четы; крестьяне в специально для этого вырытых в земле тайниках прятали для русских пшеницу; ремесленники ткали полотно и ковали оружие, чтобы было во что одеть и чем вооружить всех, кто пожелает встать в ряды борцов. Никогда еще надежда на освобождение не была у болгар такой осязаемой, как в эту весну 1828 года.

К биваку, где формировались добровольческие части, шли волонтеры самых различных народностей: болгары, албанцы, боснийцы, герцеговинцы, черногорцы, сербы, фессалийцы, критские греки… Все эти люди: одни из них были воеводами, другие в чине капитанов, третьи просто рядовыми, — приходили со своим оружием и умоляли зачислить их в армию.

Болгарские волонтеры первыми выполнили приказ представителя русского командования полковника Липранди. В течение одного дня они сформировали отряды и доложили полковнику о готовности. Восхищенный их дисциплиной, полковник Липранди вызвал к себе капитана Мамарчева и объявил ему благодарность.