Отважное сердце - [15]

При этих словах, сказанных громко и открыто, у Настасьина кусок застрял в горле. От горькой обиды за князя слёзы навернулись на глаза. Гринька с жалобным ожиданием глянул на Гаврилу Олексича: чего же он-то на них не прикрикнет, не устыдит их, не заступится за Александра Ярославича?

Гаврило Олексич сидел неподвижно. Он, правда, нахмурился, однако в разговор не вмешался.

За князя. Александра заступился один старый воин богатырского вида, с большой седой бородой, распахнутой на оба плеча.

— Полноте вам, ребята! — укоризненно и вразумляюще произнёс он. — Вы Батыева приходу не помните: маленьки в ту пору были. А я воевал с ним. Так я вам вот что скажу. Александр Ярославич мудро, строит: с татарами — мир! Крови народной жалеет… Куда же нам сейчас с этакой силой схватиться, что вы! Когда бы одни татары, а то ведь они сорок племён, сорок народов с собой привели! Помню, где хан Батый прошёл со своими ордами конными, там и лесочков зелёных не стало: всё как есть татарские кони сожрали. Где, бывало, берёзовый лесок стоял-красовался, там после Орды словно бы голые прутья из веника торчат, понатыканы… На одного на нашего десять татаринов навалилось!… Да что говорить: ужель воитель такой победоносный — Александр наш Ярославич — да не знает, когда нам подняться на татар? Знает! Погодите, придёт наш час: ударим мы на Орду…

Молодые воины горьким смехом ответили на эти вразумляющие слова.

— Дождёмся, когда наши косточки в могиле истлеют! — сказал один.

— Дань в Орду возить — оно куда спокойнее!

— Дорогу туда князь Александр запомнил, ему виднее! — выкрикнул третий.

И тогда, как стрела, прянувшая с тугой тетивы, вскочил Гринька. Он швырнул наземь кусок жаркого и лепёшку, данную ему Олексичем. Голос мальчика зазвенел.

— Стыдно вам! — гневно выкрикнул он сквозь слёзы. — Да разве мало Александр Ярославич поту кровавого утёр за землю русскую?! Эх, вы!

Голос ему перехватило. Он махнул рукой и кинулся прочь от костра — в глухую тьму бора.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кумыс — издревле священный татарский напиток. По закону Чингисхана тот, кто пролил кумыс на землю, подлежал смертной казни.

— Повтори, повтори, собака, если не отсохнул твой мерзкий язык! неистово кричал Чаган, пиная в голову упавшего перед ним ничком купца-мостовщика Чернобая. — Что сделали эти русские с кумысом?

Но где ж тому было повторить! Предатель-купчина и так трясся в холодном поту, простёршись у ног Чагана.

А известие, с которым тайно пробрался Акиндин в ставку хана-царевича, было и впрямь страшным для любого татарина: тот самый кумыс, который, следуя своему обещанию, Чаган целыми ундырями[10] посылал во дворец великого князя Владимирского для княгини Дубравки, Андрей Ярославич приказывал выливать в помойку. Этот безумец ещё и похвалялся, что даже щенков своих он не хочет, дескать, поганить татарским кобыльим молоком.

— Ундырь крови своей и своих родичей отдаст мне этот жалкий князь Владимирский за каждый ундырь осквернённого им кумыса! — в ярости кричал Чаган.

На самом же деле коварный татарин только этого и хотел: горячий и неосторожный Андрей сам кинулся в расставленную для него западню.

В ту же ночь хан Чаган вызвал к себе главных военачальников татарских орд, кочевавших на рубежах Владимирского княжества, — и трёхсоттысячная армия конных дьяволов, алчущих добычи и русской крови, ринулась на Владимирщину.

Случилось то, чего так страшился Александр.

Однако неверно было бы полагать, что лишь одно осквернение кумыса привело к новому татарскому вторжению. Нет! Уж с полгода, как от лазутчиков татарских, доносчиков и шпионов, среди которых главным был купец Акиндин Чернобай, Батыю, Берке и Чагану стало известно, что князь Андрей копит втайне войско — готовится восстать и перебить татар на русской земле. Но вероломнейшие и хитрейшие из политиков тогдашнего мира ордынские ханы показывали вид, будто им ничего не известно.

Напрасно Невский наедине отговаривал брата от преждевременного восстания, напрасно грозил ему, раскрывал перед его взором страшную картину неминуемой кровавой резни, если только Андрей поднимется против Орды, — всё, всё было напрасно!

Осквернение Андреем кумыса было только предлогом для татар, это была хитро подстроенная ловушка.

Теперь даже Батый не посмел бы остановить кровавую кару. Да и его потрясло совершённое князем Андреем — на глазах у всех! — поругание священного напитка.

Со всеми ополченцами и дружиной, да ещё с тем небольшим отрядом, что прислал ему третий брат — Ярослав, — Андрей упредил татарское войско на реке Клязьме и не дал татарам совершить переправу там, где они замыслили.

Упорной и кровавой была эта битва на Клязьме. Но против тридцати тысяч русских ополченцев двинуто было триста тысяч татарской конницы, закалённой в сражениях.

Крепко билось русское войско. Ещё оставался под рукой у князя Андрея свежий засадный полк. Но всё тот же предатель-мостовщик Чернобай провёл тайным бродом татарское войско на окружение засадного русского полка. И этот полк был окружён и уничтожен, даже ещё не будучи введён в битву.

Это ускорило несчастный исход сражения.

Поражение князя Андрея было полное. Князь Андрей и Дубравка бежали сперва в Новгород, а оттуда — в Швецию.