Отважное сердце - [198]

64

Они почувствовали запах гари еще до того, как достигли города. Горячий ветер принес на своих крыльях при вкус горечи, а горизонт затянула серая мгла. Длинные колонны всадников медленно двигались сквозь нее, и на сердце у мужчин становилось так же тяжело, как и в руках и ногах, когда они поняли, что близкое окончание долгого пути не сулит им отдыха, о котором они мечтали. Припасы, доставленные на борту корабля, прибывшего в Лейт, подходили к концу, а они все дальше уходили вглубь вражеской территории. На голых полях торчали лишь стебли колючего чертополоха и дрока, а сухой ветер швырял в лицо воинам песок и пыль.

Хэмфри де Боэн ехал в авангарде вместе с рыцарями отца. Он хранил молчание, хмуро глядя на серую пелену, затянувшую горизонт, сквозь которую иногда проглядывала искрящаяся серебром гладь моря, стиснутая обрывистыми утесами. Вот уже много недель внутри у него поселилась ноющая боль, как если бы он потерял что-то или засунул куда-то и теперь не мог вспомнить, куда именно. Он знал, что это болит память об отце, тело которого, извлеченное из трясины, особый отряд его рыцарей вез сейчас на юг Англии. Но осознание не приносило облегчения. Наоборот, боль становилась все сильнее, словно тело отца, с каждой минутой удаляясь от сына, натягивало какую-то струну в его душе.

Победа англичан под Фолкирком была полной. На поле битвы остались трупы более десяти тысяч скоттов, тогда как армия короля понесла сравнительно небольшие потери, самыми горькими среди которых стала смерть отца Хэмфри и магистра английских тамплиеров, который тоже погиб в предательской трясине на берегу реки. Но, несмотря на сокрушительный разгром, битва получилась жестокой и беспощадной, а радость победы оказалась недолговечной, особенно в сравнении с первой кампанией. Более того, свидетели уверяли, что Уильям Уоллес остался жив и одним из последних покинул поле боя вслед за отступившей кавалерией скоттов. Тот факт, что большая часть шотландского войска осталась лежать на склонах холмов под Фолкирком, став добычей для стервятников, лишь приглушил гнев Эдуарда, вызванный бегством Уоллеса и остальной знати. Главная опасность, которая грозила теперь английской армии, заключалась в тающих запасах продовольствия, а надежда поквитаться с Робертом Брюсом, к штаб-квартире которого, Эйру, они выступили маршем на запад, с каждым днем таяла в их пересохших от голода и жажды ртах.

Поля на окраинах городка, которым полагалось колоситься высокой золотой пшеницей, созревшей под лучами августовского солнца, были усеяны обугленными снопами. Урожай собрали только для того, чтобы сжечь его. Кое-где связки еще курились слабыми дымками, и над почерневшей землей полз отвратительный запах гари. Воины мрачно смотрели по сторонам, проезжая по полям, и вид бессмысленных разрушений причинял невыносимую боль их сведенным судорогами голода желудкам.

— Молю Бога, чтобы эти ублюдки сдохли зимой от голода, — прорычал Генри Перси.

Хэмфри оглянулся на молодого человека, чье раскрасневшееся лицо виднелось над предличником шлема. Перси, которому король пожаловал Эйршир в самом начале оккупации, громче всех высказывался за то, чтобы настичь и покарать Роберта Брюса, возможно, еще и потому, что они с Клиффордом чувствовали свою вину за то, что позволили тому скрыться из Ирвина. Хэмфри помалкивал, не вступая в воинственные перепалки, которые обычно вспыхивали по вечерам у походного костра; он и без того слишком тяжело переживал смерть отца. Но, когда они въехали в разрушенный до основания портовый городок Эйр, мысли его переключились на бывшего друга.

Какое-то время после того, как стало известно о дезертирстве Роберта, Хэмфри еще надеялся, что эти слухи окажутся ложью, но после событий в Ирвине он уже больше не мог отрицать правду: человек, с которым он подружился и которому доверял, стал предателем. Он винил себя за то, что сразу не рассказал Роберту о Камне Судьбы, одной из четырех реликвий, названных в пророчестве. Не исключено, что тогда ему удалось бы убедить друга в необходимости захватить его, потому что теперь, оглядываясь назад, Хэмфри понимал, что кража и стала тем переломным моментом, который отвратил Роберта от их общего дела. Отчасти Хэмфри понимал его и даже сочувствовал ему. Камень, в конце концов, олицетворял собой право Роберта на трон, право, которого он лишился после того, как Камель Судьбы увезли в Вестминстер. Во время марша на север он укрепился во мнении, что Роберта следует захватить не только ради того, чтобы свершилось правосудие, но и чтобы он мог заглянуть ему в глаза и убедиться, что именно любовь к своему королевству, а не ненависть к их родине, заставила его стать предателем. Тогда, во всяком случае, он сможет заставить себя поверить в то, что не совершил роковой ошибки и не был слеп, когда ввел Роберта в их круг, а всего лишь проявил некоторую наивность. Но теперь, проезжая по пустынным улицам, вдоль которых тянулись остовы сожженных домов, Хэмфри понял, что надежда на это умерла. Человек, предавший город огню, хотел заставить их страдать при виде овец, забитых на рыночной площади и превратившихся в груду обугленных костей на погребальном костре. Он намеревался свести их с ума зрелищем бочек с пивом, расколотых пополам во дворе пивоварни, отчего земля превратилась в липкое месиво, в котором копошились полчища мух. Человек, который сделал это, не оставив им ни крошки продовольствия, хотел, чтобы все они умерли здесь.