Отвага - [11]

Однако независимо от исхода дела и даже от судьбы самого этого человека оно вошло в историю! Не было перед офицером ни строя вражеских солдат, идущих в штыковую атаку, не было ни пожара, ни угрозы гибели людей, которых надо спасать рискуя собственной жизнью. Но было сознание Долга (как он его понимал), сознание Чести, сознание Человеческого Достоинства. И следовательно — была отвага. Такая же, как на поле боя, как на пожаре или при спасении утопающих с риском для собственной жизни. И не могло быть ничего иного, ибо Долг, Честь и Достоинство совместимы только с отвагой, порождают только отвагу.

В любых ситуациях.

А теперь перенесемся более чем на столетие и заглянем на переменке в коридоры одной из довоенных школ далекого Подмосковья (теперь две троллейбусные остановки от станции метро). Мы увидим там примерно таких же пятиклассников и шестиклассников, как и сегодня, только немножко взрослее. И не потому, что многие из них пошли в школу с восьми лет, а не с шести-семи, как сейчас, а потому, что в те времена первоклассников не провожали в школу мамы и бабушки. Точнее, потому, что не разбредались, как сейчас, по квартирам к «телеку» — поскольку телевидения еще не существовало, — а проводили почти все время во дворе, в ребячьей «республике», где процесс взросления несказанно ускорялся, как только дитя отрывалось от материнской юбки. Правда, современные школьники, гуляющие за ручку с мамой (или чаще с бабушкой) почти до старшего школьного возраста, благодаря телевизору знают об окружающем их мире не в пример больше, нежели их предшественники.

Словом, ребятишки полвека назад носились по школьным коридорам на переменках совершенно так же, как и полвека спустя. Разве лишь некоторые игры и забавы были непохожими на сегодняшние. Об одних из них, давно забытых, возможно, стоит и пожалеть. О других определенно жалеть не надо, ибо были они пережитками далеких времен варварства, а может быть, и совершенной дикости.

Одна из таких забытых веселых игр, в которую, безусловно, играл еще незабвенный памяти гоголевский Хома Брут, когда учился в киевской бурсе, сводилась к следующему.

Группа представителей подрастающего поколения, сговорившись, внезапно налетала на зазевавшегося одиночку, на минутку необдуманно оторвавшегося от коллектива, и начинала играючи (то есть не всерьез, а понарошку) мутузить его, распевая во все горло:

Драки-драки-дракачи, налетели палачи!

Кто на драку не придет, тому хуже попадет!

Конечно, понарошку — смотря кого и как. Иногда нападут на верзилу из старшего класса или на того, у кого брат двумя классами старше и объяснения с ним по выходе во двор не миновать. Тогда «дракачи» очень напоминали подхалимов, а сама процедура образно смахивала на критику высокого начальства низким льстецом. А иногда действительно попадало довольно прилично, хотя и играючи.

Главное же — все спешили принять участие в увеселении, потому что по завершении вышеизложенного куплета компания вместе с только что «отмутуженным», дружно кидалась на опоздавшего. А если никто не опаздывал, можно было продолжать в том же духе без конца. Например, стихотворным вопросом:

— Выбирай из трех одно: дуб, орех или пшено?

Только несмышленый новичок мог ответить: «Орех». Ибо тут же следовала рифма: «Повторить не грех!» И все начиналось сначала. Разумеется, за ответом «дуб» или «пшено» тоже следовали отнюдь не ласки или извинения.

Однако всякому удовольствию рано или поздно приходит конец. Например, раздается звонок на урок. Приходится затягивать заключительный куплет:

Шапка кру́гла — на четыре у́гла!

А на пятом клоп — по затылку хлоп!

И каждый иллюстрировал пропетое соответствующим действием.

Очень поучительная была игра. Отлично воспитывала чувство стадности. А главное — возводила в культ процесс унижения человеческого достоинства. В общем, поучительная в плохом смысле. И очень хорошо, что такая игра отошла в область школьных преданий. А тогда порой казалось, что нет от нее никому и никогда никакого спасения.

И все же спасение было. Целых три категории соклассников постоянно находились в положении «вне игры».

Ну, во-первых, разумеется, девчонки. Не знаю, как сейчас, а в те годы для мальчишки связаться врукопашную с девчонкой было так же постыдно, как, например, с младенцем в коляске. Одно слово: девчонки — слабый пол! Поэтому они исключались напрочь.

Во-вторых, заведомые ябеды. Конечно, с виду вроде бы мужского пола. Но поскольку — и это всем было доподлинно известно — настоящие мужчины не ябедничают, то ябеда как бы сопричислялся к полу женскому. Нечто вроде девчонки в брюках (а надо сказать, что в те годы лицо женского пола в брюках — трудно даже поверить — выглядело настолько же противоестественно, как, допустим, с бородою). На этом основании ябеду брезгливо обходили стороной и всяческие огорчения ему старались причинять только исподтишка.

Но была и третья категория лиц — не девчонок и не ябед, а самых обычных мальчишек, причем зачастую даже не из самых сильных, которых «дракачи» обтекали, как поток неприступную скалу. Которых и не пытались задирать — ни «играючи», ни еще как-нибудь. Потому что знали, чем это кончится.